Белый саван - [21]
Я очень люблю службу в храме во время майских престольных праздников. Запах ладана в городском деревянном костеле. Грубоватые изваяния святых. Мелодичный звон колокольцев. Красно-белое одеяние мальчиков-служек. Толстые восковые свечи. Они напоминали мне о душах умерших прихожан.
Потрескивало пламя, и казалось, сама вечность совершает медитацию. Ксендз склонялся перед алтарем, и крест у него на спине при этом изгибался. Я разглядывал накрахмаленные покрывала воздуха. Слушал антифон.
Открывались рты, и под сводами разносилось пение, умилявшее нестройностью голосов. Диссонансом звучало стариковское карканье, но оно как бы отфильтровывалось. Там, под куполом, плыла чистая мелодия. Я стоял на коленях, запрокинув вверх голову. Мой Господь Бог невидимыми руками ухватил ангельские крылья и выдувал из себя Святой Дух. Он был двуликим. Словно Янус. Левая часть лица — Иегова, правая — Иисус Христос. Так я представлял себе Святую Троицу.
Совсем как старый еврей, я втягивал носом запах ладана. Это был ливанский кедр, передо мной открывали сундук Пандоры. Это был Иов, лежащий в пустыне, лицом к пескам. Это было колыхание волн в Красном море. Это была рука Христа, благословляющая прокаженных. Это Он ступал по воде, это Его следы отпечатались на дороге, ведущей на Голгофу. Это был плач двух женщин. Марии и Магдалины. Они оплакивали своего любимого.
Антифон. Тебя мы призываем! Тебя, Тебя, Тебя!
Ах, бедный Достоевский, соединявший рыдающих влюбленных и искавший выход в бесполом Алеше.
Осколки не склеить. Они отскакивают друг от друга, как камни от тела женщины, уличенной в прелюбодеянии в древнем Иерусалиме. Зато камни наносят удары в грудь, в живот, ломают кости.
Не по всем дорогам ходит Христос с воздетой рукой, не всех успевает Он предупредить. Пути сказки и людской тоски-кручины тоже расходятся.
В маленьких лавчонках тщательно сортируют апельсины: крупные отдельно, мелкие отдельно. В банках — счета. В статистических бюро — еженедельные цифры будущих катастроф. В военных штабах — ежегодный урожай новобранцев.
О, мой Христос, я склоняюсь перед Тобой, потому что Ты тосковал по сказке. А ты, Платон, мне немножко смешон, ибо аккуратно складывал свои идеи подобно тому, как на образцовой лесопилке складываются обструганные доски. И ты проглядел, прозевал мощные торнадо, которые к чертовой матери смели все твои дощечки. Конечно, тебе дозволено начать все сначала. Но перед этим перечитай-ка друга и поклонника твоих идей, Бальзака. Поколения приходят и уходят. Одни сменяют других. Страдание, безумие, невостребованность остаются.
Одинокий человек погружен в раздумья в своем лифте. Ухватившись за рычаг, он предается медитации. Я боюсь покоя. Покой обволакивает меня. Уж лучше страх. В аду позволено мечтать о потерянном рае. Да, нужны огромные котлы; рожи чертей и кипящая смола; крики и зубовный скрежет; волосы встают дыбом, когда листаешь старые молитвенники, псалтыри. И тогда уже нужна. сказка про рай; а рай потому и превратился в рай, что никогда не был потерян.
Осколки касаются друг друга. Но я не могу их соединить и, словно ребенок, раскладывающий картонные вырезки-картинки — дорога, речка, горы, косуля — снова и снова делаю эту попытку. Ребенок щелкает языком, пейзаж готов.
Неприятно стоять у стены и смотреть на руки мучеников, их ладони пусты, в них не зажат камень. Это хороший покой. Нехороши лишь черные свечи в серебряных подсвечниках. Нехороша и эта женщина, у нее неодинаково нарумянены щеки, и она даже не смахнула пудры со своего носа с горбинкой. Нехорош красный половичок у меня под ногами. И вообще, у меня нехорошее предчувствие. Мне не нужен покой. Мне нужны муки.
Эляна входит в лифт, в руке у нее семирожковый подсвечник, пламя каждой свечи так и рвется прочь. Эляна — иерусалимский еврей у стены Плача. Эляна — русалка, пришивающая свой оторвавшийся хвост. Эляна — согбенная кариатида, над ее головой покачивается костел св. Оны-Анны. Эляна — бейсбольный мячик, затерявшийся в траве. Эляна — маленькая девочка, я так любил ее целовать в детстве.
Что испытывал святой Антанас, когда ему перестали мерещиться черти и женщины? Что испытывали тысячи несчастных, когда их согнали в газовые камеры и сопливый еврейчонок вопил у ног матери, а мать кусала себе пальцы? Что чувствовали те люди, которые обратились в камни от холода на лесоповале там, далеко на севере?
Звучит совсем как авангардное стихотворение, не так ли?
7
Антанасу Гаршве надо было свернуть на вторую Северную улицу. Он стоял на перекрестке. Тут как раз находилась аптека, и старичок-провизор старательно вытирал бутылочки, осторожно расхаживая между полками. На другой стороне улицы толстая расплывшаяся еврейка дремала возле ящиков с овощами и фруктами, похрапывая и упираясь руками прямо в золотистые апельсины.
Повесть в новеллах.Восемнадцатый год. Двадцатый век. Гражданская война. Бывшая Российская империя. Мужчина, женщина и ребенок…
Сборник историй по циклу Адепты Владыки. Его можно читать до истории Бессмертного. Или после неё. Или же вообще не читать. Вам решать!
Не успел разобраться с одними проблемами, как появились новые. Неизвестные попытались похитить Перлу. И пусть свершить задуманное им не удалось, это не значит, что они махнут на всё рукой и отстанут. А ведь ещё на горизонте маячит необходимость наведаться в хранилище магов, к вторжению в которое тоже надо готовиться.
Бабур — тимуридский и индийский правитель, полководец, основатель государства Великих Моголов (1526) в Индии. Известен также как поэт и писатель.В романе «Бабур» («Звездные ночи») П. Кадыров вывел впечатляющий образ Захириддина Бабура (1483–1530), который не только правил огромной державой, включавшей в себя Мавераннахр и Индию, но и был одним из самых просвещенных людей своего времени.Писатель показал феодальную раздробленность, распри в среде правящей верхушки, усиление налогового бремени, разруху — характерные признаки той эпохи.«Бабур» (1978) — первое обращение художника к историческому жанру.
Действие романа "Всё изменяет тебе" происходит в 1830-е годы в Уэльсе. Автор описывает историю рабочего движения в Англии. Гвин Томас мастерски подчеркивает типичность конфликта, составляющего стержень книги, равно как и типичность персонажей - капиталистов и рабочих.
Николай Дежнев закончил первую редакцию своего романа в 1980 году, после чего долго к нему не возвращался — писал повести, рассказы, пьесы. В 1992 году переписал его практически заново — в окончательный вариант вошел лишь один персонаж. Герои романа выбрали разные жизненные пути: Евсей отдает себя на волю судьбы, Серпина ищет почестей и злата на службе у некоего Департамента темных сил, а Лука делает все, чтобы приблизить триумф Добра на Земле. Герои вечны и вечен их спор — как жить? Ареной их противостояния становятся самые значительные, переломные моменты русской истории.