Белый ромб и красные шары - [5]

Удивительно ли, что, дорвавшись до берега, моряки старались погулять как следует, взять свое за долгие месяцы. А сколько матросов срывалось в шторм с реи, погибали от цинги, тропических болезней!

Так было когда-то. Сегодня на судне спортзалы, плавательные бассейны, библиотеки, читальни... Но все же море есть море.

... Вначале было приятно: покачивало плавно, равномерно, будто лежал не в кубрике, на койке, а в колыбели. Но повернули-и бортовая качка (врачи утверждают, что бортовая переносится легче) сменилась килевой. Тошнота все усиливалась.

Надо встать, пока не поздно. Полежишь еще десять-пятнадцать минут - и не найдешь сил подняться. Это - недуг, болезнь. Но вахты сменяются своим чередом, лишних людей на судне нет, замены не предусмотрены. Отшвартовались лихо, без запинки. Швартовку Соломсин выполнил элегантно, эффектно.

- В машине! От реверсов не отходить! - крикнул он в переговорную трубу. И вслед за этим - три звонка машинного телеграфа: "стоп", "полный назад" и "стоп". "Фарватер" плавно привалился к черному округлому боку ледокола "Георгий Седов".

В таких случаях нужно как можно больше, через силу есть. И терпеть. Ни в коем случае не поддаваться слабости...

На мостике качка была еще сильнее. Старпом Лапшов обеими руками держался за поручень. Рулевой Филин лежал на штурвале, раскинув руки, ворочал его всем телом.

- На румбе? - спросил Лапшов.

Филин обернулся. Лицо его было, как снятое молоко, прозрачное, голубое.

- Восемьдесят три, - сказал он прерывисто, с дрожью в голосе. И вдруг поспешно сдернул шапку и ткнулся в нее лицом. С минуту плечи его судорожно вздрагивали. Наконец, выпрямившись, вздохнул. Выбрав момент, когда палуба выровнялась, прыгнул в сторону, толкнул дверь - и шапка полетела за борт, в мутную, серую, пенистую круговерть воздуха и воды.

...Все бы ничего - вытерпеть, вынести это можно. Но ведь не знаешь, как долго терпеть, когда это кончится: сегодня, завтра, через неделю...

Позднее, когда навигация подходила к концу, когда "Фарватер" забирал с островов зимовщиков, я видел, как плакал в кают-компании здоровенный детина баскетбольного роста. А было всего шесть баллов волнения.

Спустившись в салон, рассказал Тарасевичу про Филина, предложил:

- Может, заменить его? Тарасевич махнул рукой:

- Ничего. Адмирал Нельсон тоже травил. В перчатки. Вестовой держал для него целый ящик перчаток. А Серега - боец испытанный, выдержит.

Утром начальник отряда объявил, что я вместе с инженерами Лабаскиным и Томсоном, техниками Скобловым и Тарасевичем буду работать на "Седове". Ледокол идет из Певека, при встрече нас возьмет. А пока можно на законных основаниях день-другой отдыхать. Но, подумав, начальник прибавил:

- По одной вахте в сутки, пожалуй, и вы можете отстоять, не переломитесь. Кроме того, возьмете на себя метеорологические наблюдения.

Володя Максимков, старший инженер-гидролог, недолго преподавал мне метеорологию: барометр, психрометр, анемометр - приборы несложные, освоить их нетрудно. Он старательно, с аккуратностью, присущей людям, имеющим отношение к картографии, вычертил таблицы видимости, волнения, характеристик и классификации облаков, снабдил их пометками, облегчающими работу, - и был таков. Знающий специалист, он не любил, не умел учить. С готовностью отвечал на вопросы, а если таковых не было, помалкивал.

В конце каждой вахты я выходил на крыло мостика. Прикинув на глаз видимость, степень волнения, определив по гирокомпасу направление ветра, записывал все данные на клочке бумаги, потом с психрометром, анемометром поднимался на верхний мостик, на крышу рубки. Записав температуру, скорость ветра, присаживался на корточки, закуривал и смотрел на небо и воду, на Арктику, ее чудеса.

Вдруг по борту вырастали горы, мрачные, дымно-фиолетовые. Но штурман держал прямо на них, и они расступались, таяли. А через милю-другую вдруг становилось ясно, тепло, солнечно- оазис посреди моря. Вода, разлинованная солнцем, струями течений, вспыхивала лакированными бликами.

"Стоп машина!" - звякнул телеграф. Остановились, чтобы сделать сличение. Сличение - это контроль работы эхолотов механическим лотом, приспособлением простым и древним. Лот - железная гиря, подвешенная на перлине, разбитом так называемыми марками на метры, - когда-то служил морякам и локатором. В отверстие металлического груза вмазывали сало, и лот поднимал образец донного грунта. Этого опытному шкиперу было достаточно, чтобы определить свое местонахождение в туманную, ненастную погоду. И теперь моряки не обходятся без лота, как и без магнитного компаса, хотя ходить по гирокомпасу значительно легче. Современный пароход начинен новейшим электрорадионавигационным оборудованием; но техника, даже самая совершенная, может выйти из строя, а механический лот и магнитный компас безотказны.

Начали опускать лот. Юра Медведь, перегнувшись через планшир, следил, как он исчезает в зеленой глубине. Лишь только тросик провис, выбрал слабину. Трос натянулся и показал такую же глубину, что и эхолот.

И опять от форштевня потянулись пенистые пузырящиеся усы.

- "Ноль!" - крикнул техник.