Белый мыс - [14]

Над мхом и порыжевшей травой возвышалась одинокая иссохшая сосна. В былые времена она служила наблюдательной вышкой мародерам, грабившим суда, которые терпели крушение на далекой Восточной мели. Эта сосна производила странное впечатление на голом островке и раньше, когда стояла с зеленой кроной и в ее стволе еще бродили живые соки; теперь же она казалась призраком, воздевшим к небу иссохшие руки и бросающим вызов всем непогодам.

На мысу Рёрудден стоял сарайчик – общее владение двух живших здесь крестьянских семей. Он никогда не запирался, и в нем постоянно ночевали рыбаки. Одни лишь чайки протестовали против этого вторжения, наполняя воздух хриплыми криками, шорохом крыльев и мельканием белых грудок, когда рыбаки подходили к берегу.

…Слабый ветерок донес через весь залив глухой гул с юго-запада.

– Слушайте, из пушек стреляют! – крикнул Оке взволнованно.

Он лихорадочно сооружал песчаный барьер. Бенгт был настолько занят укреплением угловой башни, что ему некогда было отвечать. Курчавые волосы взмокли на висках, упрямо стиснутые губы придавали ему забавное сходство с дедушкой Лаггом.

Морская волна отступила назад, напоровшись на крепость, но это была лишь коварная военная хитрость. Собравшись с силами, она ринулась в новую атаку. Стены и башни растаяли, зеленые пушечные стволы поплыли по воде, и защитники крепости отступили к береговой дюне, чтобы изготовить там из осоки сабли и мечи.

Гюнвор сидела тут же рядом, посыпая голые ноги горячим песком. Снова раздался гул, заставив ее зябко вздрогнуть:

– Гром гремит!

– Что же ты не бежишь домой прятаться в чулан? – спросил Бенгт с презрением. – Ты видишь хоть одну тучу?

Отец-моряк рассказывал ему, что, когда с вагонеток опрокидывают камень в трюмы пароходов, на пристани всегда стоит оглушительный грохот.

– На пристани в Бредвика погрузка идет, а ветер сюда шум доносит, – объяснил Бенгт.

Оке сомневался. Он единственный из всех присутствовавших имел кое-какое представление о расстоянии, которое отделяло их от каменоломен.

– А я думаю, что это был большой взрыв, – сказал он и воспользовался случаем похвастаться недавно приобретенными познаниями.

Такой большой заряд заложить – дело опасное. Сначала надо пробурить в камне отверстие, потом расширить его, чтобы можно было положить необходимое количество динамита. Оке был не совсем уверен, как именно это делается, но смело заявил, что для этого пользуются паяльной лампой.

– Ты врешь, – возразила Гюнвор с упреком в голосе. – Огонь не берет камень.

– Вот как! А как же известь обжигают?

Оке торжествующе осмотрелся вокруг. Даже Эстен, худой, долговязый четырнадцатилетний парень с вызывающей физиономией, не решился возразить ему.

– Когда укладываешь динамит, – поучал Оке, – нельзя становиться перед самым отверстием, как это сделал финн Мякки. Первые патроны взорвались до времени – видно, камень нагрелся от бурения, – и ломик ударил Мякки прямо в грудь, прошел насквозь и вышел между лопатками.

Гюнвор вздрогнула и непроизвольно прижала руки к сердцу:

– Давайте лучше одеваться!

Оке без особого удовольствия вспомнил о времени. Одного взгляда на солнце было достаточно, чтобы убедиться, что он пробыл на берегу дольше, чем позволила бабушка. Он торопливо натянул рубаху и побежал домой, не дожидаясь остальных.

На склоне дюны, где песок был удобрен кучами гниющих водорослей, образовался небольшой лужок. Группа туристов устроилась здесь отдыхать на травке, и Оке едва не споткнулся об их вещи.

– Как тебя зовут, малыш? – спросила молодая дама, ласково улыбаясь.

Оке набрался храбрости и представился.

– Шесть лет и три месяца, – добавил он сразу, чтобы предупредить дальнейшие расспросы.

Все громко рассмеялись, словно он сказал что-то смешное. Пожилой господин погладил Оке украшенной кольцами рукой по голове и вложил в кулак мальчика какой-то кружочек.

Двадцать пять эре! Оке поблагодарил и уставился на подарок. Когда бабушка отправлялась за покупками, она обычно приносила ему конфет на пять эре. За один пятачок можно было купить большой кулек леденцов, а двадцать пять эре – это же в переводе на сладости целое состояние!

Сравнивая, сколько дают в магазине за медный пятак и за меньшие по размеру серебряные монетки, Оке пришел к выводу, что чем сильнее блестит монета, тем больше можно купить на нее. Всю дорогу до Страндосен он тер свой подарок о рубаху, так что пальцы горели.

Тут-то его и нагнал Эстен.

– Что это у тебя? – спросил он, зловеще улыбаясь.

– Ничего.

Оке зажал монетку в кулаке. Скорее он даст сломать себе пальцы, чем добровольно разожмет кулак.

– Давай сюда деньги, сопляк! Ты их только потеряешь где-нибудь.

Сколько Оке ни отбивался ногами, сколько ни царапался, ничто не помогло. Эстен отнял у него монету и, чтобы подразнить, поднес ее к самому носу Оке.

– Дурак! Вор! Вор чертов! – кричал Оке в бессильном отчаянии.

– Так ты еще и ругаться!.. – произнес Эстен с расстановкой. – Вот я расскажу об этом твоей бабушке, она тебе всыплет.

Оке совсем уж было распрощался со своим сокровищем, но Эстен вдруг одумался и сунул ему монету обратно:

– На уж, держи, дурачок! Тебе бы жить в сумасшедшем доме вместе с матерью.