Белый мыс - [15]

Оке рванулся в сторону и кинулся бежать.

– Беги, беги прямо к матери в сумасшедший дом!

Острая боль пронизала мальчика. Бежать, бежать в лес, где его никто не увидит. Теперь он понял наконец, почему всегда слышал уклончивые ответы, когда спрашивал, отчего мама болеет так долго…

Он споткнулся о кочку и растянулся. Жесткий вереск царапал щеки, шею укусил муравей, но он ничего не чувствовал…

* * *

Оке не особенно удивился, когда однажды в субботний вечер увидел возле кухонного стола незнакомую девушку, которая гладила белую блузку. Но когда она повернулась на своих высоких каблуках и расцеловала его, он вытаращил глаза. У нее были теплые полные губы, а темные волосы пахли жасмином.

– Ты что же, не узнаёшь старшую сестру? – рассмеялась она.

– Чего ты хочешь от него? Мальчику и трех лет не было, когда ты приезжала последний раз и сделала ему его обожаемую куклу, – вмешалась бабушка.

Оке помнил только, что куклу сшил кто-то другой, не бабушка. Салли была для него совершенно чужой.

– Да, тогда я обрадовалась случаю уйти в город домашней работницей, подальше от здешних сплетниц.

В веселом голосе Салли прозвучал оттенок горечи, который не ускользнул от бабушки.

– Ну-ну, с тех пор уже столько воды утекло… Невесело тебе жилось тогда, это верно, и детство у тебя было невеселое. Так уж повелось – где отчим, там и до мачехи недалеко…

Оке расстроился, узнав, что Салли ему родная только наполовину: он уже успел проникнуться гордостью от сознания, что у него такая красивая сестра.

– Когда же ты приступишь к работе в ресторане? – спросила бабушка.

– Завтра с утра. Завтра воскресенье, ожидается много посетителей, и дел будет по горло.

За стеной послышался знакомый шум – подъехал на велосипеде дядя Стен, но только на этот раз не один, как обычно, а с кем-то вдвоем. Старая дверь красного дерева, снятая еще дедушкой с севшего на мель парусника, распахнулась от сильного толчка.

Дядя Стен вошел первым, слегка порозовевший и оживленный больше обычного, за ним – его веселый напарник, с которым бабушка и Оке познакомились в бараке. Они поздоровались, затем дядя Стен протянул бабушке большую запыленную сумку.

– Что-то там булькает, – произнесла она многозначительно.

Оке стоял тут же: дядя Стен всегда привозил что-нибудь вкусное из более богатых бредвикских магазинов. На этот раз это был белый хлеб, прямо из пекарни.

– Один обман, сплошные дрожжи. Жиров в тесте кот наплакал, – заметила бабушка презрительно.

Но Оке вцепился зубами в корку так энергично, что хрустнула сахарная глазурь; для него не было ничего вкуснее «булки».

– Да ты можешь есть взапуски с самим гобургским стариком! – сказал Еста и подбросил вдруг Оке к самому потолку.

– А ты видел, как он ест? – спросил Оке недоверчиво, когда снова обрел твердую почву под ногами.

Он не был уверен – может быть, гобургский старик и в самом деле существует и забирает непослушных детей.

– Нет, это просто выдумка такая, – признался Ёста чистосердечно. – На юге есть у моря скала Гобург, похожая, если смотреть издали, на старика. Оттуда и пошло.

Бабушка спросила гостя, где он родился, и Ёста рассказал, что вырос в маленьком домике с плоской крышей недалеко от Гобурга. В том краю на берегу тоже есть каменоломни, только в них добывают серый песчаник. Каменотесное долото было его любимой игрушкой еще задолго до того, как стало кормить его.

– В шестнадцать лет я мог вытесать точильный камень какого хочешь размера, но теперь это ремесло уже никому не нужно, поэтому я и перебрался на север.

– А родители у тебя живы?

– Нет… Мама умерла недавно, а об отце я почти ничего не знаю. Люди говорят, что он был из Галиции. Видно это мне от него достались такие черные волосы.

Ёста рассмеялся.

Салли внимательно посмотрела на него из-под густых ресниц.

– Я помню поляков – вместе приходилось свеклу копать, – заметила бабушка. – Они праздновали воскресенье по субботам. Девушки наряжались в такие красивые платья – везде кружева. Как придут в лавку, кричат, тараторят, так что у лавочницы каждый раз голова болела от них. Уж они и пальцами показывают и рисуют – все равно она никак не могла их понять.

Бабушка подала обед. Остатки водки разлили по чашкам, смешав с крепким горячим кофе.

После обеда она ласково попросила Стена спеть. Он только смущенно улыбнулся в ответ, но тут все принялись его уговаривать. Полуприкрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то, Стен откинулся назад, на спинку стула, и запел грустную песню. Голос у него был высокий, но сильный; казалось, ему было тесно в комнате. У Оке защемило в груди. Бабушкины глаза увлажнились, а на лице Салли появилось мечтательное выражение.

– А ну-ка, давай теперь «Сватовство Яко-Смиссена», – предложил Ёста, когда воцарилась тишина.

– Да ну… Вы ее уже сто раз слышали.

– Ничего, ее можно и двести раз слушать, – заметила бабушка.

Дядя Стен тряхнул головой, убирая со лба длинный чуб, потом запел веселую, бойкую шуточную песенку под дружный смех слушателей:

Скажи-ка, Яко-Смиссен, где ты бродил всю ночь?

Хай-литте-ли, всю ночь?

Штаны порвал ты в клочья, хоть выброси их прочь!

Хай-литте-ли, хале-е-е!

Припев переливался в горле дяди Стена, словно трель жаворонка.