Белый морок. Голубой берег - [365]

— Это мои люди. Вы не против, чтобы нас сопровождали к месту расположения группы?

— Разве что на расстоянии. То, что я должен сейчас сказать, предназначено исключительно для вас.

— Понимаю, понимаю… — и подал знак своим лоботрясам, чтобы брели на почтительном расстоянии.

— Мне поручено конфиденциально информировать вас, что в ближайшие дни на территории всего края начнется тотальная антипартизанская акция, — вполголоса заговорил Олесь, когда они снова тронулись. — На станцию Коростенской железной дороги уже начали прибывать первые полки дивизии СС, которым поручено очистить раз и навсегда территорию от засилья большевистских партизан. Разумеется, при таких условиях ваше пребывание в лесу под личиной так называемых народных мстителей абсолютно ненужно. Как и весь дальнейший рейс лишен смысла…

Слушая Олеся, Тарханов не мог не отметить его добротной осведомленности. И это его бесило, возмущало. Но более всего он не находил себе места оттого, что до сих пор никак не мог понять, для чего все-таки Олесь прислан сюда. «Неужели только для того, чтобы сообщить об окончании нашего рейда? Но ведь такой приказ преспокойно можно было бы передать по радио. Почему же тогда Рехер стал рисковать жизнью единственного сына?..»

— Думаю, вы не станете возражать: иногда в жизни случается, что дерево выращивает один, а плоды с него достаются другому. Ваша команда уже столько сил отдала на прочесывание генерал-комиссариата…

У Тарханова круто сдвинулись на переносице брови. Он давно и прекрасно понял, какая роль отводилась ему Рехером, и не надеялся ни на какие лавры, но все же упоминание о том, что плодами его труда воспользуются другие…

— Наверное, вы догадываетесь, что против орд Калашника действует не только ваша спецгруппа. Благодаря стараниям истинных патриотов Калашник, можно сказать, заблокирован, как медведь в берлоге, в его ближайшей среде уже давно действуют наши люди. Потому-то рейхсамтслейтер и его штаб решили: прежде чем взять курс на Святошино, мы должны сорвать плод, который растили и который уже полностью созрел. Этот прославленный партизанский командир должен быть заарканенным нами. И только нами!

«Нами?.. А при чем тут ты? Какое отношение имеет этот прыщ к победе над Калашником? — едва не задохнулся от возмущения Тарханов, поняв наконец, почему так внезапно появился над Звиздалью рехеровский выродок. — Оказывается, чиновничку славы захотелось! За орденами сюда прилетел!.. А дули не хочешь? Впрочем… Впрочем, что я могу поделать? Этот баловень судьбы все равно получит свои ордена. И я могу получить с ним в супряге, если не буду чинить препятствий… В самом деле, чего мне ерепениться?»

— И как же вы собираетесь заарканивать Калашника, если не секрет? — после минутного раздумья спросил Тарханов.

— Какие же от вас могут быть секреты? К тому же не я, а вы основной исполнитель этой операции и план ее должны знать как свои пять пальцев. Кстати, он очень простой. Наш весьма ценный агент, которому удалось укорениться в партизанском штабе, передал донесение, что сегодня ночью калашниковцы должны совершить налет на пристанционные склады в Малине. Он также утверждает, что руководить операцией будет лично Калашник. Разумеется, под Малином их уже ждут и всыплют такого жара, что только пух полетит. Можно не сомневаться, назад они будут возвращаться, не очень оглядываясь по сторонам. Вот этим и нужно воспользоваться. Ваша задача заключается в том, чтобы встретить эту ораву в подходящем месте и… Да мне ли учить вас, людей опытных и башковитых, что делать с партизанами, которые попали в приготовленную западню? Единственное безоговорочное условие: Калашник и его подручные должны быть схвачены живыми!

Но как горячо ни доказывал Олесь, план будущей операции не вызвал особого восторга у подозрительного, патологически недоверчивого Тарханова. После небольшого раздумья он сказал без обиняков:

— Очень похоже, что эта задача из тех, которые в принципе не имеют развязки. Откуда знать, по каким именно дорогам Калашник будет возвращаться из Малина? А устраивать засады наобум под открытым небом — все равно что стремиться поймать сома, вслепую забрасывая невод.

Втайне Олесь торжествовал: все происходило точнехонько так, как и предвидели Ксендз с партизанскими командирами! Логически рассуждая, Тарханов невольно взял под сомнение предложенный план ночной операции и, сам того не ведая, предоставил Олесю плацдарм для атаки.

— Неужели вы думаете, что в «Виртшафте» засели глупцы, которые ставят перед вами абсурдные, неразрешимые задачи? Могу со всей ответственностью заверить: прежде чем посылать меня сюда, там тщательно все взвесили, проанализировали и предусмотрели. Агенту при штабе Калашника поставлено категорическое требование: разведать и донести о маршруте отступления партизан из Малина. Его сообщение вы будете иметь… — Олесь выразительно посмотрел на часы. — Думаю, очень скоро будете иметь.

— Так вы сразу бы об этом сказали! Это же коренным образом меняет суть дела.

Тем временем они достигли опушки леса. Из-за ближайших зарослей навстречу им выскочил кряжистый, по-опереточному одетый детина, антрацитовой чернотой глаз и роскошностью усов похожий на цыгана. На голове у него красовалась щегольски сбитая набекрень кожаная фуражка с ярким красным бантом вместо кокарды, на могучих плечах поблескивала кожанка, перехваченная крест-накрест ремнями и пулеметными лентами, на груди болтался бинокль, а на широком поясе был настоящий арсенал — маузер, кинжал, две гранаты, фляга. «Балаганщик!» — мысленно окрестил его Олесь.