Белый морок. Голубой берег - [13]

— Вы не беспокойтесь, — сказал он пышногрудой молодице. — Вернутся ваши постояльцы, и все станет на свои места.

— Еще чего не хватало — беспокоиться! Забот у меня других нет, по-вашему?

— Кстати, как вас величать?

— До сих пор кликали Мокриной Опанасовной.

— Так вот, Мокрина Опанасовна, нам бы немного подсушиться. Проклятый дождь до последней нитки промочил.

— Ну, это уж извините: для гуляк дождь, может, и проклятый, а для хлебороба… От дождя никто не раскисал, а без него зимой придется зубы на полку класть. А подсушиться, конечно, можно. Вот затоплю, и сушитесь себе на здоровье.

Пока она разводила в печи огонь, пришедшие по очереди отжимали над ведром одежду и развешивали на жердочке. Потом уселись рядом на полу, прижимаясь голыми спинами к теплой печке. Один Заграва вертелся вокруг хозяйки, рассыпая свои солоноватые шуточки. А полнотелой молодайке Василевы побасенки пришлись явно по вкусу, она заметно смягчилась, стала похихикивать, игриво постреливать из-под темных бровей лукавыми глазами, а вскоре появилась с ведерным чугуном узвара и румяной житной паляницей величиной с большое сито.

— Угощайтесь пока этим, а как вернутся Калашниковы орлята… — и многозначительно подмигнула Василю.

— Да с такой работой мы и без посторонней помощи управимся, — не остался и тут в долгу Заграва. — А ну, братва, докажем, на что мы способны!

Налегли. И не заметили, как опорожнили чугун. Мокрина только головой покачала и вынесла пустую посудину в соседнюю комнату. А вернувшись, велела укладываться. Ночь с вами, мол, провозишься, а утром работа из рук валиться будет. Клаве предложила лечь на печи, а мужчинам на полу. Невелики цацы! А они после такой дороги рады были примоститься хоть под шестком, но знали: одному из них придется натянуть мокрую одежду и опять идти под дождь. Только кому?..

— Первым на часы встану я, — сказал Артем и потянулся рукой к жерди. — Меня сменит Варивон, потом заступать Василю…

— Да оставьте вы с этими торгами, — неожиданно вмешалась в разговор Мокрина. — Сюда и днем полицаев за ухо не затянешь, а ночью и подавно. Думаете, они так глупы, что в ненастье в лес попрутся? Говорю вам: ни разу еще сюда ночью не совались. А сунутся… Вы уж положитесь на меня.

По всем правилам они должны были выставить охрану, но положились на хозяйку. Впервые с тех пор, как вышли из Киева, легли спать, не выставив охраны.

Сколько проспали, никто не помнил, но проснулись все как по команде. Проснулись от топота за стеной. Казалось, цыганский табор подкатил сюда со шляха. Ржание коней, лязг железа, раскатистый смех, гомон…

Мокрина вихрем вскочила с постели и к двери:

— Орлята слетаются! Вставайте быстрее, горемыки, батька Калашника встречать! — и вылетела босиком в сени.

Они принялись торопливо одеваться. Но попробуй спросонок натянуть на плечи влажную одежду! Едва успели разобрать, где чья рубашка, как в светлицу с хохотом и гиком ввалилась голосистая ватага. Впереди — дородный, высоченный мужчина в смушковой папахе, в длинном, чуть не до пят, блестящем плаще явно с чужого плеча. На груди — полевой бинокль, на боку — новенькая кобура, на другом — сабля.

— О, у нас гости, кат[3] бы их побрал! — крикнул он, как на выгоне. — Хлопцы, вы только посмотрите, кто прибыл! Наконец-то, наконец… А то мы уж невесть что думали…

Разгоряченные, голосистые хлопцы, от которых несло конским потом, дегтем и еще чем-то очень напоминавшим самогон, враз притихли, присмирели и с удивлением таращились на непричесанных полусонных пришельцев. А те в свою очередь с нескрываемым любопытством мерили калашниковцев взглядами с ног до головы. Так вот какие они, орлята батька Калашника! Все как на подбор — рослые, широкоплечие, в одинаковых смушковых папахах и добротных сапогах. А главное — опоясаны вдоль и поперек патронными лентами, обвешаны трофейными гранатами с длиннющими деревянными ручками; вооружены карабинами, автоматами, а кое-кто и пистолетом в придачу. Выходит, правду Мокрина говорила: таких и за версту ни с кем не спутаешь! Только где они все раздобыли?

— Артем, что же ты стоишь как вкопанный, кат бы тебя взял! Не рад встрече? Или, может, не узнаешь?

Комиссар неопределенно пожал плечами.

— Вас и впрямь узнать трудновато. Особенно тебя, товарищ Одарчук, — акцентируя на слове «товарищ», ответил Артем.

— Тогда разрешите представиться… Хлопцы! — Хищно сверкнув глазами, он так гаркнул, что даже стекла в рамах зазвенели.

Видно, этот неистовый окрик означал команду строиться, так как Ефремовы молодцы встали в ряд, задрали вверх подбородки и замерли. Одарчук придирчиво оглядел строй и, шагнув к Артему, лихо поднес правую руку к виску:

— Товарищ комиссар отряда! Вверенная мне боевая группа в составе десяти человек уже неделю как прибыла на сборный пункт и, не дождавшись посланца из штаба, самостоятельно приступила к разгрому врагов отечества. За это время нами проделано…

— Об этом, Ефрем, потом, — прервал Артем холодно. Ему показалось совсем неуместным посвящать в столь секретные дела Мокрину, которая с горделивым видом стояла у печи, сложив на груди крепкие руки. Кроме того, его раздражала, даже бесила напыщенность Одарчука. К чему весь этот театр?