Белый крест - [85]
— А сейчас знаете, отче?
— Даже не приблизился к тому. Что могут знать о жизни мертвецы, которыми мы рождаемся в этом мире? С Креста нас окропили живой водицей. Мы задышали, услышали глас Божий, но не отверзли глаз.
— Глас Божий, — повторил Мурманцев. — Голос Бога. Вы держали его в руках, отче.
Старец помолчал, прежде чем ответить. Улыбка приугасла.
— Вот ты о чем, Савушка. Не ошибиться бы тебе. — Он склонил голову долу, медленно перебирая четки. — Не то, это совсем не то. Не вороши былое, прошу тебя, ты не найдешь того, что ищешь.
— Я не знаю, что ищу, — сознался Мурманцев. — Я только ухватился за кончик нити, она привела меня сюда. Мне нужна помощь, отче.
Старец посмотрел на него долгим спокойным взглядом.
— Расскажи, Савушка.
Мурманцев рассказал. Начиная со своего беспомощного барахтанья в могиле на языческом кладбище и до разбитого окна в госпитале. О снах, о ребенке, о том, как ходил к капитан-командору Алябьеву выведывать про «сердце ангела». Заняло это больше часа. Все это время отец Галактион сидел неподвижно, с устало опущенной головой, только пальцы отсчитывали зерна на четках. Когда Мурманцев окончил свою повесть, истощив силы, старец ничего не ответил и предложил вместе встать на молитву.
…Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь Славы!..
…Не убоюсь зла, потому что Ты со мной; жезл Твой и палица Твоя — они утешение мое…
— Ну вот, Савушка, — старец поднялся с колен и сел на скудную монашескую постель, — теперь займемся твоим делом.
Мурманцев кивнул молча.
— Рассказывать тебе буду не так долго, как ты. Покороче выйдет. — Отец Галактион будто извинялся. Помолчав, начал: — Ты ведь заметил, много их здесь бывает, часто. Шаровых. А?
— Заметил, — подтвердил Мурманцев.
— Жмутся к людям. Поближе хотят. Младенцы сущи.
— Кто? — оторопел Мурманцев.
— Они, Савушка. Клубки вот эти плазменные, которых боятся все. Я давно заметил, потом доказать пробовал — ведут себя как живые, душою наделенные. Теперь и ты увидел.
— Разве так может быть?!
— Значит, может. Твой мальчонка — плоть бездушная. А душа она вот, по болотам скитается, лесам, глухим местам. Про болотные огни знаешь? Те же младенцы некрещеные, из плоти своей выброшенные. Плоть же по земле ходить продолжает, держит их, потому и не могут они из этого мира уйти.
Мурманцев запустил пятерню в волосы, помотал головой.
— А при чем тут шаровые, отче?
— Так надо же им, чтобы люди видели их. Вот и берут себе тело. Единственное, какое могут. Виртуальное, по-нынешнему говоря. То есть оно, а то нет, огнем рассыпалось по земле.
— Отче, тот камень, который вы… — Мурманцев сам испугался догадки.
— Верно, Савушка. Не камень это был. Я после тех опытов уничтожил все свои записи. Как делал и что — никто не знает. И тебе не скажу, как молнию поймал и в холодный камень превратил. Сам иногда думаю — было, не было?
— Было, отче.
— Ну, значит, было, — вздохнул старец. — Оболочку я поймал, а душа в ней не удержалась, улетела. Камень и рассыпался. Ну а я, грешный, копию с него сделал. Игрушку сотворил на потребу людскую.
— Этой игрушке еще предстоит сыграть роль, немалую, думаю… Отче, почему мне снятся эти сны?
— Мне, Савушка, тоже снились. Долго. Лет десять, наверно, как прекратились. Ты ведь близко ее видел, чуть не касался? Она запомнила тебя, а теперь разговаривает с тобой. Истории всякие показывает. Одиноко им, страшно среди духов злобы поднебесных. Сюда, ко мне, приходят, как птицы слетаются. Хлебом я их накормить не могу, уповаю, что дарует им Милосердный утешение.
— Я понял, — сказал вдруг Мурманцев. — Она пережгла веревку, чтобы освободиться.
— Или духа прогнать хотела. Пойдем, Савушка. Поможем ей, — смиренно произнес старец, подымаясь.
Было далеко заполночь. На полу в коридоре тут и там светились полоски под дверьми — братия отвоевывала мир у духов злобы, свершая ночное моление. Мурманцев и отец Галактион тихо шагали к гостевым комнатам, где целый день пролежал на своей каталке мальчик-дихотомик. Разделенный надвое.
Старец подошел к нему, посмотрел в лицо, коснулся ладонью чистого детского лба. И не говоря ни слова, повернулся к иконам. Пал на колени, забыв обо всем на свете, кроме одного-единственного. Мурманцев, утомленный долгим, бесконечным днем, дивился на старца, его крепость и силу. Сам, опустившись на кровать, понял, что сейчас заснет. Чтобы не соблазняться подушкой, отвернулся от нее, прикорнул к стене в самой неудобной позе. И мгновенно погрузился в безмятежный, сладкий сон.
Проснулся внезапно, будто кто за плечо тронул. Сел, проморгался, посмотрел на будильник — проспал почти полтора часа. В комнате ничего не изменилось. Старец стоял на коленях, точно изваяние, — ни движения, ни дыхания, ни звука.
И вдруг начал двоиться.
Мурманцев снова принялся моргать, потряс головой, потер глаза. Нет, двоится. Сильнее, чем прежде.
Затем вовсе неожиданное произошло. Один старец остался на коленях, второй встал, постоял немного, подошел к ребенку. Мурманцев таращился, оцепенев, забыв, кто он и где он. А старец-второй вдруг шагнул к двери и прошел сквозь нее.
Мурманцев, обмякнув на кровати, решил, что все еще спит. Глухая, почти ватная, осязаемая тишина как будто подтверждала это. Вот только будильник на столе… Мурманцев протянул руку, схватил часы и поднес к уху. Тикают. А во сне будильники не тикают. Нет, точно не тикают.
1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин.
Судьба порой совершает вовсе неожиданные повороты. Молодой ученый Федор Шергин, испытав очередной творческий кризис и полосу неудач, уезжает по совету близких на родину своих предков — на Алтай. Рассчитывая развеяться и отдохнуть, Федор помимо воли оказывается втянутым в круговорот странных событий: ночное покушение в поезде, загадочный попутчик, наконец участие в расследовании сибирской загадки вековой давности, связанной с его легендарным прадедом — белым офицером, участвовавшим в секретной операции по спасению царской семьи, и поиски таинственной алтайской Золотой орды…
Книга «Николай II: Царский подвиг» расскажет детям и взрослым историю жизни последнего русского императора, судьба которого неразрывно связана с трагическими для нашей страны событиями. Для многих людей Николай II был и остаётся загадкой. Кто-то считает его слабовольным и бессердечным, чуть ли не предателем Родины, а кто-то – самоотверженным и милосердным правителем, который ненавидел кровопролитие и делал многое, чтобы улучшить жизнь своего народа. Эта книга в живой, увлекательной форме рассказывает, каким человеком был этот государь.
Фёдор Фёдорович Ушаков – самый прославленный российский флотоводец. Его называли «морской Суворов», ведь он тоже не знал поражений в боях, хотя провёл не один десяток битв. Именно адмирал Ушаков помог России утвердиться на берегах Чёрного моря. Но славен Фёдор Фёдорович не только своим военным искусством и великими победами. Главнее всего для адмирала Ушакова была христианская вера и Божьи заповеди. Он любил людей, был скор и щедр на помощь, жертвовал всем, что имел, хранил благочестие, а как воин был защитником православного мира.
«Премия имени Н.М.Карамзина ("Карамзинский крест ") вручается за выдающиеся достижения в исторической литературе. Этой премией награждаются произведения, отмеченные позитивным отношением к историческому прошлому и культуре России, уважением к русскому народу и осознанием великой роли христианства в судьбе нашей страны. У народа России должен быть нормальный, умный и содержательный патриотизм».
Сборник «Огненный рубеж» посвящен событиям Великого Стояния на Угре 1480 года. В книгу вошли историко-мистические, историко-приключенческие, просто исторические повести и рассказы. Тихая река Угра – не только рубеж обороны, где решалась судьба юной России. Это еще и мистический рубеж, место, где силы зла оказывают страшное давление и на полки, и на души людей. Древнее зло оживает в душах, но с ним можно справиться, потому что на всякую силу найдется сила еще большая.
Не успела отгреметь Гражданская война, как на головы янки свалилась новая напасть. Конфедерация индейских племен, вместе с частями южан-ренегатов, объявила о независимости, и погнала белых поселенцев прочь с Великих равнин. Нью-Йорк и Ричмонд превратились в перенаселенные резервации, в «Нью-Йорк Геральд» печатают статьи об индейской боевой магии, а в пограничных фортах сталкиваются с первыми «умертвиями». Мир изменился навсегда, да только упрямые янки не желают этого признавать.
Новая часть истории про Павлу. Начинается она там же, где закончилась предыдущая часть. Всё еще может случиться, но Автор надеется на лучшее.
Настал День Испытаний. День, который наступает без предупреждения. День, когда все младшие и старшие школьники Академии Пил подвергаются интенсивным физическим и психологическим испытаниям, чтобы выявить, готовы ли они выпуститься и стать тайными агентами правительства. Аманда и ее бойфренд Эйб — лучшие ученики, и только что они выдержали тридцать шесть часов испытаний. Но они младшие школьники и не ждут выпуска. Это должно произойти в следующем году — они планируют вместе присоединиться к ЦРУ.Но когда объявляют выпускников, результаты шокируют.
Творчество, искусство и, шире, – культура и цивилизация – не являются абсолютно благодатными явлениями, а часто могут нести опасность для человеческой жизни. Персонаж может выйти из-под воли автора и стать автономной материальной сущностью. В романе «Статуя как процесс» описано такое актуальное, но малоизученное явление, как художественное насилие, закрепощение современного человека всевозможными текстами и жанрами.
Чукотский писатель Сергей Иванович Тымнэттыкай живёт и работает в г. Вашингтон (США). Ему принадлежит авторство таких романов, как «Ятъёл» (1997) и «Гынам гын инэчичевыркын?» (2002). «Московский автономный округ» (в оригинале — «Мургин нутэнут») — третья книга писателя. Чукотские издательства отказываются публиковать книги Тымнэттыкая по политическим мотивам. По всей видимости, в Российской Федерации действует негласный запрет на это имя.Не имея нужды в деньгах, автор дал нам бесплатное право на публикацию русского перевода книги.
Экстрасенс сообщает Тане: что судьба трижды сводила ее суженым и трижды она проворонила свое счастье. Теперь ей предстоит либо вечно мучиться, либо придется спасти погибших в 1906 году ребят. Таня выбирает второе, забывает о пророчестве, и через некоторое время начинает редактировать роман о бывшей эсеровской террористке. Увлеченная далекими событиями, она не заметно для себя переписывает по-своему чужую книгу и, таким образом, сдерживает данное обещание. После чего к молодой женщине приходят любовь, благополучие, душевное равновесие.
Под маской мира прячется война. У этой войны два лица, две стороны, две реальности. По одну сторону пушки молчат, капитуляция здесь кажется стратегическим успехом, а жизнь в неведении — вершиной свободы. Враг невидим, за разрухой видятся блистательные перспективы. По другую — суть войны, ее цели и средства обнажены до предела, и враг виден через прицел автомата.Велики ли шансы на победу у маленького отряда, поднявшего меч русского Сопротивления? И главное — на какой из двух сторон, каким оружием им вести сражение? Ведь мечом не только убивают.