Белый крест - [86]

Шрифт
Интервал

Оглянувшись, он увидел, что старец-первый стоит рядом с кроватью, похожий на призрака. Вздрогнул и едва не выронил часы.

— Отче, — прошептал, тараща глаза.

Старец медленно кивнул и устало опустился рядом.

— Что это было, отче? — продолжал шептать Мурманцев.

Монах неожиданно усмехнулся, будто задумал сыграть шутку.

— В физике сказали бы «квантовый двойник».

Мурманцев растерянно моргнул.

— Только прошу тебя, не сказывай братии. Не то снова осерчают. Обещался я не вводить их более в соблазн.

Мурманцев продолжал молчать, лицом выдавая совершенное недоумение.

— Он приведет ее, — вдруг сказал старец.

— Кого? — Мурманцев вздрогнул, приходя в себя.

Монах будто не слышал вопроса.

— Она ж дите, страшно ей снова влезать в толстую, мертвую шкуру. — Тут старец посмотрел в лицо Мурманцеву и точно смутился, умолк, достал четки, перебирать стал длинными высохшими, чуть трясущимися пальцами. Наконец снова заговорил: — Нет, Савушка. Никакой это не квантовый двойник. Тут ты прав. В первый раз это. Поверишь ли, не знаю, что и как вышло. Сам трепещу. Чудо нам с тобой явлено. Вот так. — Помолчав, добавил: — А братии все ж не сказывай.

От такого объяснения Мурманцеву как будто даже полегчало. «Квантовый двойник» был выше его сил и разумения.

— Хорошо, — сказал он. — Не буду.

Стена напротив разверзлась, пропустив светящуюся фигуру старца. Повторное явление ее было ничуть не менее шокирующим, чем первое. Даже более. Сияющий старец вел за руку маленького мальчика. Ребенок казался спокойным, умиротворенным, вышагивал с тихой торжественностью. Но все же нет-нет да мелькала на лице испуганная тень, и замедлялся шаг.

Старец, не обращая внимания на двоих, сидящих на кровати в углу, подвел ребенка к каталке, где лежало неподвижное тельце. Поднял и усадил его рядом.

Тогда двое стали одним. Мурманцев, как ни старался не пропустить ничего из разыгрывавшейся перед ним драматической сцены, все-таки моргнул — и как будто проспал. Ни сияющего старца, ни приведенного им мальчика. Тихо, мирно горит ночник. За окном волком подвывает ветер. Зимняя сказка подходит к концу.

Монах встает и идет к ребенку. Склоняется над ним, смотрит в лицо, слушает. Мурманцев скован страшным напряжением, мышцы одеревенели, язык превратился в сухую безвольную тряпочку — ни с места не сдвинуться, ни слова сказать.

— Он спит, — говорит старый монах, много повидавший на своем веку, но умиленный обыкновенным детским сном. Чудом претворения двух разных в одно целое.

Мурманцев усилием сбрасывает с себя оцепенение, встает и, покачиваясь, точно пьяный или сошедший с палубы морской посудины, подходит к монаху. Тоже прислушивается, всматривается. И констатирует:

— Он спит.

Молчит, обдумывая то, что сказал, потом спрашивает:

— А когда проснется — что будет?

— Сын увидит отца, — отвечает монах.

Мурманцев снова думает, затем кивает.

— Двух отцов. Одного крестного.

Часть IV. Голем

ГЛАВА 8

Ночь в австралийской пустыне полна призраков и диких бродячих псов. Днем их почти не встретишь, где-то прячутся, а с первыми сумерками выползают, сбиваются в стаи и охотятся на людей, рискующих ходить поодиночке, — и псы, и призраки.

Но людей тут мало. Белого человека не встретишь и подавно, разве что у самого Края, куда они иногда прилетают на железных птицах. Аборигены же, за почти полтораста лет после Огненного Потопа, снова одичали, забыли цивилизацию, привезенную некогда белыми, заново поделили существенно сократившуюся территорию континента. Жалкие кучки племен, так и не расплодившихся с того времени, жили скудным подножным кормом, враждой друг с другом и людоедством.

Поэтому непостижимой кажется картинка, высвечиваемая пламенем костра в непроглядной, холодной, жуткой австралийской ночи. Мирная и безмятежная сценка посреди обезображенной злом, бесплодной, проклятой земли. Настолько не вписывающаяся в здешний пейзаж, неуместная, что даже призраки и псы принимают ее за мираж и обходят стороной.

На перекинутом через костер пруте висит котелок, в нем булькает супец из местных диких корешков, цивилизованного концентрата и зарубленного самурайским мечом не то тушканчика, не то суслика, не то еще какой твари. Над котелком ворожит одна из двенадцати дев, что расположились вокруг костра, — учится готовить пищу под руководством Федор-сана, господина, отца и начальника всей дюжины. Федор-сан, иначе раб Божий и Крестоносец, сидит, скрестив ноги, на голой каменистой земле и, по обычаю, скрашивает время страшной и колдовски-красивой историей, от которой все замирает внутри.

Отдельно от самурайских дев кучкой устроились несколько темнокожих курчавых аборигенов. Из одежды на них только шкурки, прикрывающие срам, — не холодно им, привычные. В носах, ушах и губах вставлены кольца, палочки и звериные клыки. Тела и лица покрыты татуировками, руки не выпускают длинные копья с каменными наконечниками. Черные воины напряжены, хотя внешне спокойны, будто ждут сигнала, который бросит их на пришельцев, чтобы убить, растерзать и сожрать. А парочку белых женщин отвести к вождю и жрецу. Может быть, он, посоветовавшись с богами, разрешит их тоже съесть, а может, духи велят ему зачать от них новый род, новое племя.


Еще от автора Наталья Иртенина
Андрей Рублёв, инок

1410 год. Только что над Русью пронеслась очередная татарская гроза – разорительное нашествие темника Едигея. К тому же никак не успокоятся суздальско-нижегородские князья, лишенные своих владений: наводят на русские города татар, мстят. Зреет и распря в московском княжеском роду между великим князем Василием I и его братом, удельным звенигородским владетелем Юрием Дмитриевичем. И даже неоязыческая оппозиция в гибнущей Византийской империи решает использовать Русь в своих политических интересах, которые отнюдь не совпадают с планами Москвы по собиранию русских земель.Среди этих сумятиц, заговоров, интриг и кровавых бед в городах Московского княжества работают прославленные иконописцы – монах Андрей Рублёв и Феофан Гречин.


Царь-гора

Судьба порой совершает вовсе неожиданные повороты. Молодой ученый Федор Шергин, испытав очередной творческий кризис и полосу неудач, уезжает по совету близких на родину своих предков — на Алтай. Рассчитывая развеяться и отдохнуть, Федор помимо воли оказывается втянутым в круговорот странных событий: ночное покушение в поезде, загадочный попутчик, наконец участие в расследовании сибирской загадки вековой давности, связанной с его легендарным прадедом — белым офицером, участвовавшим в секретной операции по спасению царской семьи, и поиски таинственной алтайской Золотой орды…


Николай II. Царский подвиг

Книга «Николай II: Царский подвиг» расскажет детям и взрослым историю жизни последнего русского императора, судьба которого неразрывно связана с трагическими для нашей страны событиями. Для многих людей Николай II был и остаётся загадкой. Кто-то считает его слабовольным и бессердечным, чуть ли не предателем Родины, а кто-то – самоотверженным и милосердным правителем, который ненавидел кровопролитие и делал многое, чтобы улучшить жизнь своего народа. Эта книга в живой, увлекательной форме рассказывает, каким человеком был этот государь.


Ушаков — адмирал от Бога

Фёдор Фёдорович Ушаков – самый прославленный российский флотоводец. Его называли «морской Суворов», ведь он тоже не знал поражений в боях, хотя провёл не один десяток битв. Именно адмирал Ушаков помог России утвердиться на берегах Чёрного моря. Но славен Фёдор Фёдорович не только своим военным искусством и великими победами. Главнее всего для адмирала Ушакова была христианская вера и Божьи заповеди. Он любил людей, был скор и щедр на помощь, жертвовал всем, что имел, хранил благочестие, а как воин был защитником православного мира.


Рабы не мы (Манифест «Карамзинского клуба»)

«Премия имени Н.М.Карамзина ("Карамзинский крест ") вручается за выдающиеся достижения в исторической литературе. Этой премией награждаются произведения, отмеченные позитивным отношением к историческому прошлому и культуре России, уважением к русскому народу и осознанием великой роли христианства в судьбе нашей страны. У народа России должен быть нормальный, умный и содержательный патриотизм».


Огненный рубеж

Сборник «Огненный рубеж» посвящен событиям Великого Стояния на Угре 1480 года. В книгу вошли историко-мистические, историко-приключенческие, просто исторические повести и рассказы. Тихая река Угра – не только рубеж обороны, где решалась судьба юной России. Это еще и мистический рубеж, место, где силы зла оказывают страшное давление и на полки, и на души людей. Древнее зло оживает в душах, но с ним можно справиться, потому что на всякую силу найдется сила еще большая.


Рекомендуем почитать
Звезды и стрелы

Не успела отгреметь Гражданская война, как на головы янки свалилась новая напасть. Конфедерация индейских племен, вместе с частями южан-ренегатов, объявила о независимости, и погнала белых поселенцев прочь с Великих равнин. Нью-Йорк и Ричмонд превратились в перенаселенные резервации, в «Нью-Йорк Геральд» печатают статьи об индейской боевой магии, а в пограничных фортах сталкиваются с первыми «умертвиями». Мир изменился навсегда, да только упрямые янки не желают этого признавать.


Ветер надежды

Новая часть истории про Павлу. Начинается она там же, где закончилась предыдущая часть. Всё еще может случиться, но Автор надеется на лучшее.


Восьмой страж

Настал День Испытаний. День, который наступает без предупреждения. День, когда все младшие и старшие школьники Академии Пил подвергаются интенсивным физическим и психологическим испытаниям, чтобы выявить, готовы ли они выпуститься и стать тайными агентами правительства. Аманда и ее бойфренд Эйб — лучшие ученики, и только что они выдержали тридцать шесть часов испытаний. Но они младшие школьники и не ждут выпуска. Это должно произойти в следующем году — они планируют вместе присоединиться к ЦРУ.Но когда объявляют выпускников, результаты шокируют.


Статуя как процесс

Творчество, искусство и, шире, – культура и цивилизация – не являются абсолютно благодатными явлениями, а часто могут нести опасность для человеческой жизни. Персонаж может выйти из-под воли автора и стать автономной материальной сущностью. В романе «Статуя как процесс» описано такое актуальное, но малоизученное явление, как художественное насилие, закрепощение современного человека всевозможными текстами и жанрами.


На краю Чукотки, или Московский автономный округ

Чукотский писатель Сергей Иванович Тымнэттыкай живёт и работает в г. Вашингтон (США). Ему принадлежит авторство таких романов, как «Ятъёл» (1997) и «Гынам гын инэчичевыркын?» (2002). «Московский автономный округ» (в оригинале — «Мургин нутэнут») — третья книга писателя. Чукотские издательства отказываются публиковать книги Тымнэттыкая по политическим мотивам. По всей видимости, в Российской Федерации действует негласный запрет на это имя.Не имея нужды в деньгах, автор дал нам бесплатное право на публикацию русского перевода книги.


Жизнь в стиле С

Экстрасенс сообщает Тане: что судьба трижды сводила ее суженым и трижды она проворонила свое счастье. Теперь ей предстоит либо вечно мучиться, либо придется спасти погибших в 1906 году ребят. Таня выбирает второе, забывает о пророчестве, и через некоторое время начинает редактировать роман о бывшей эсеровской террористке. Увлеченная далекими событиями, она не заметно для себя переписывает по-своему чужую книгу и, таким образом, сдерживает данное обещание. После чего к молодой женщине приходят любовь, благополучие, душевное равновесие.


Меч Константина

Под маской мира прячется война. У этой войны два лица, две стороны, две реальности. По одну сторону пушки молчат, капитуляция здесь кажется стратегическим успехом, а жизнь в неведении — вершиной свободы. Враг невидим, за разрухой видятся блистательные перспективы. По другую — суть войны, ее цели и средства обнажены до предела, и враг виден через прицел автомата.Велики ли шансы на победу у маленького отряда, поднявшего меч русского Сопротивления? И главное — на какой из двух сторон, каким оружием им вести сражение? Ведь мечом не только убивают.