Белый конь - [58]

Тогда Лука еще раз поцеловал Маико. Тут Маико встала и строго взглянула на него. В глазах ее по-прежнему стояли слезы. Лука тоже поднялся, хотел что-то сказать, но язык не подчинялся ему. Маико, не дав ему опомниться, повернулась и пошла. Она медленно шла среди могил, опустив голову и задумавшись. Лука покорно следовал за ней.

Словно сговорившись, они остановились у могилы тети Нуцы. На свеженасыпанном холмике лежали венки из живых и искусственных цветов. Вокруг не было ни души. Видно, все давно ушли. Маико и Лука молча отошли от могилы и направились к выходу. Но не так-то просто оказалось выбраться из кладбищенского лабиринта; они долго блуждали и, наверно, блуждали бы еще дольше, если бы случайно не наткнулись на сторожа.

Они спустились по той же улице, по которой сюда пришли, перешли через железнодорожные пути и очутились в Сванетском районе. Оба не проронили ни слова. Шли молча, как будто были в ссоре. «Зря я ее обидел, — думал Лука, — надо просить прощения. Если простит — хорошо, если нет, завтра или послезавтра попробую помириться!»

— Маико!

Маико так быстро вскинула голову, словно все это время только и ждала, когда он ее позовет, причем лицо ее светилось каким-то особым светом. Теперь она глядела на Луку совсем не так строго и обиженно. Напротив, Луке она показалась веселой. Лука хотел спросить, не обиделась ли она, но теперь спрашивать об этом не имело смысла. Он это почувствовал сразу, как только встретил полный ожидания взгляд Маико. Но, несмотря на это, он все-таки спросил:

— Ты обиделась, Маико?

Маико снова нахмурилась, как будто успела уже все забыть, а его слова причинили ей боль.

— Не сердись, пожалуйста! — Лука взял ее за руку.

Маленькая рука, приводящая его в трепет, неподвижно лежала в его ладони. Она не делала попытки высвободиться, как будто добровольно сдавалась в плен. Но как только они вышли к трамвайной линии, Маико неожиданно вырвала руку и побежала. Она быстро пересекла улицу и скрылась за углом. А за углом уже показался знакомый купол церкви. Лука видел, как Маико обгоняла всех пешеходов, быстро лавируя среди прохожих, мчалась без оглядки, как в ту недавнюю ночь. У Луки было такое чувство, будто у него отняли что-то очень дорогое. Казалось, он мог догнать и вернуть то, что у него вырвали из рук, но почему-то сдерживался и не пускался в погоню.

До своих ворот он добрел в каком-то тумане. Проходя мимо липы, Лука явственно услышал голос почтенного Поликарпе. Пьяный Поликарпе обнимал и целовал дядю Ладо, не в силах сдержать переполнявшей его благодарности.

— Ты настоящий человек, Ладо! Представь себе, рыбы хватило на всех! Меня зовут Поликарпе Гиркелидзе, и я никогда этого не забуду, Ладо!

Глава седьмая

Не прошло и месяца после похорон, как Датико Беришвили, который так и не выяснил, которая из сестер умерла, подослал к тете Нато человека и предложил обменяться квартирами. Семья Беришвили занимала одну комнату на первом этаже. Комната была довольно большая, Датико с женой свободно в ней умещались, но, как говорили, комната была темноватая и плохо проветривалась. Единственное окно и дверь выходили во двор.

За две комнаты Датико давал одну. За вторую комнату и галерею он выплачивал деньги. Посредник так и закончил свою речь:

— Больше мне нечего добавить. О цене договоритесь сами.

Тетя Нато не на шутку рассердилась. Она побледнела, задрожала всем телом и долго не могла произнести ни слова. Посредником выступал старый чувячник, тихий, порядочный человек, живший в хибарке. Лука сразу заметил, что Беришвили не очень удачно выбрал посредника, который, успокаивая тетю Нато, говорил следующее:

— Не волнуйтесь, уважаемая, разве стоит нервничать из-за таких пустяков. Я — человек маленький, мне поручили — и я пришел. А меняться или нет — дело ваше. Мой совет такой: эта проклятая война в конце концов кончится. Ваши вернутся. Да и малец растет, скоро своей семьей обзаведется. В той темной каморке вам будет тесно. Людям к нужде не привыкать, можно и перетерпеть маленько.

Старый чувячник говорил спокойно, неторопливо, в его голосе звучали боль и горечь. Но тетя Нато все равно никак не могла успокоиться.

— Да как он посмел! — возмущалась она, нервно ломая пальцы. Потом обратилась к старому чувячнику: — Уж не думает ли он, что мы сироты безродные! Мой зять на фронте воюет с фашистами. Каждую минуту смотрит смерти в глаза, а этот пристроился в тылу и на нашу квартиру зарится!

Позиция тети Нато была ясна, и старый чувячник поднялся, прощаясь, почтительно пожал протянутую руку, остановившись на пороге, даже за что-то поблагодарил тетю Нато и вышел. Лука не шибко смыслил в квартирном обмене. Ему было все равно, где жить, в одной комнате или в пяти. Его потрясло совсем другое.

Из тетушкиных слов он понял, что их семья имела покровителя, сильного, непобедимого. Достаточно только упомянуть его имя, чтобы многих заставить отступить. Этим покровителем был его отец, и, главное, это признавала сама тетя Нато.

Лука внезапно растрогался и на цыпочках вышел из комнаты, чтобы не раздражать и без того расстроенную тетушку. Он сел на подоконник спиной к окну и увидел через открытую дверь, что тетя Нато дрожащей рукой наливает в стакан какие-то капли. Лука сейчас сожалел о своем давешнем упрямстве. Тетя раза три попросила его пойти с ней на кладбище, а Лука не пошел, заявил, что ему надо готовить уроки. Но в учебники он даже не заглядывал. Все воскресенье бездельничал, сидя на балконе или во дворе под липой.