Белый конь - [30]

Старик смотрит с железного балкона в пространство, туда, где вверху между двумя домами очень скоро промелькнут бледно освещенные окна.

Даг-дуг… Даг-дуг… Даг-дуг!..

У-у-у-у!

Старику хочется увидеть поезд совсем близко, совсем рядом почувствовать его.

…Выходил из комнаты тихо, как будто в ней был еще кто-то и старик убегал от него, выбрался на цыпочках наружу, заторопился.

Лишь шуршание его шагов нарушало покой полутемной безлюдной улицы. Габо знал, что не успеет застать поезд, и все-таки спешил к железной дороге. Линия проходила наверху, за маленьким холмом.

Поезд прогрохотал и ушел. В пространстве остался звук паровозного гудка, лязг колес. С удивительной скоростью отдалялись эти звуки от слуха старика и пропадали где-то вдали.

Улица постепенно суживалась, тянулась вверх. Габо уже стоял на холме, впереди уже показались длинные, нескончаемые нити рельсов, мерцающих в ночном свете. На этих путях провел Габо половину жизни, по этим путям гнал он поезда от станции к станции, от перрона к перрону. Эта дорога нигде не кончается, останавливается иногда, но не кончается.

Габо еще ближе подошел к полотну. Он почувствовал резкий запах, знакомый запах шпал. Он встал между двумя рельсами и медленно пошел по путям. Когда-то очень давно, еще тогда, когда он бегал здесь мальчишкой, ему казалось, что шпалы лежат очень близко друг от друга. Все время ему приходилось укорачивать шаг. Зато теперь шпалы уложены как раз по его шагам. Свободно ступает он с одной на другую.

«Даг-дуг… Даг-дуг… Даг-дуг!..»

Бьется у Габо сердце…

Посторонитесь, поезд идет, старый, стариковский поезд! Паровоз гремит семьюдесятью семью вагонами, в них двадцать восемь тысяч пассажиров, даже больше…

Идет, сопя, пыхтя, грохоча… Машинист взглянет на семафор. Горит в ночи зеленый глазок. Путь открыт. Идет он, лязгая, громыхая… Впереди большая станция встречает его, светлая, с высокими платформами, встречает его большая станция.

Дорогу… Дорогу! Идет старый стариковский поезд.

8

Одинок этот старый машинист, живет он в Сванетис-убани… Он часто сидит на повисшем над улицей железном балконе и смотрит в пространство. Иногда он дремлет. В туманной памяти его всплывают далекие станции и платформы, но старик не знает, почему то появляются, то исчезают в тумане эти незнакомые станции. Интересно, что же это за станции, когда он их проезжал? И почему так холодно мерцают бесконечные рельсы?

Порой по ночам разбудит его крик паровоза. Испуганный, он приподнимет голову, вслушается в тишину.

Получив пенсию, старик делит ее пополам, одну половину оставляет себе, другую посылает в деревню… Потом заходит в парикмахерскую.

— Пожалуйте, дядя Габо.

Старик молча садится перед зеркалом.

— С почты, дядя Габо?

— Да, с почты.

— Послал деньги?

— Послал.

— Что пишет, когда, мол, приеду?

Габо улыбается, улыбка его горька и таинственна. Что-то знает старик, но скрывает, не говорит…

— Другой такой девочки не было в нашем районе.

— Только в нашем?

— Во всем Тбилиси, — поправляется парикмахер и, помолчав, спрашивает: — Сколько ей было, когда ее увезли?

— Девять лет.

— Будь она сейчас здесь, вот бы приглядела за тобой.

— Еще бы…

— Интересно, она все такая же красивая?

— А ты думал?

— Такая же, наверно, такая же!.. — говорит парикмахер.

— Так-то, так-то!..

Побрившись, старик встанет, сунет парикмахеру деньги в карман белого халата и просеменит к дверям. У порога обернется и с горькой улыбкой откроет парикмахеру свою тайну:

— В конце месяца приедет.

— Что ты говоришь?

— Ага!

— Что я слышу?!

— Приедет, приедет красивая, беленькая Гугута… Маленькая Гугута приедет.

___________________

(1960 г.)

Перевод А. Абуашвили

Слепые щенки для Ивана Бериташвили

Собака принесла пять щенят. Она лежала в корзине с отодранной ручкой и виновато взирала на хозяина, словно молила о прощении; у ее опавшего живота копошились слепые щеночки.

Старый кожемяка, довольный, оживленно хлопотал в комнате. Сготовил собаке еду, понес ей своими дрожащими руками полную миску и поставил у самой морды. Потом, опустившись на корточки, улыбнулся ей, еще раз пересчитал щенят и встал, кряхтя. Бесцельно покрутился немного и вышел во двор. Он охотно перемолвился бы словечком с соседями, ведь такой случай — собака пять щенят подарила миру. Но мощенный булыжником чистенький дворик и окружавшие его балконы были безлюдны.

Собака никогда не приносила больше трех щенков, и старик не переставал сейчас удивляться.

Первых трех ее щенят он завернул в тряпье и еще слепыми выкинул в Мтквари[3]. И не очень переживал, потому что соседи дружно твердили ему: избавься ты от них, на кой тебе множить бродячих псов, сделай доброе дело, прояви милосердие! И он без особых угрызений совести избавился от щенков, уверенный, что совершает благое дело…

Незадолго до того, как собака ощенилась, старик сидел как-то, отдыхая, на скамейке у ворот дома. Теплый весенний ветер одурял запахом акации. Уютная покойная улочка террасой пересекала отлогий склон, плавно поднимавшийся от берега Мтквари к бывшему Арсеналу. Обитатели домиков с верандами, усеявшими склон, знали друг друга, и любой посторонний тотчас привлекал к себе их равнодушные взоры.