Белый конь - [134]

— Дом этот целиком принадлежал моему отцу, — продолжала калбатони Маро, — но я предпочла жить в этой комнате, чтобы книги были под рукой.

Еще она рассказала, что раньше преподавала классические языки в женской гимназии, а потом устроилась учительницей французского в школе… «Сейчас получаю пенсию и живу, как все». Под конец в ее счастливую улыбку вкралась грусть, и с сожалением она сказала:

— Трудно, когда никто не приходит… Да и кто придет в эту пыль и темноту, когда существуют чистые и светлые залы…

Дольше я не задерживался, распрощался и ушел. Хозяйка дома проводила меня и вежливо пригласила:

— Если книги понадобятся, не стесняйтесь.

11

Я пошел домой. Мне стало понятнее, почему Зизи без оглядки бежала из этой обстановки, бежала, даже адреса не оставив. Она не выдержала бы среди старухиных воспоминаний, среди книг и осколков чужого прошлого. Но куда она ушла и как рискнула уйти? Меня восхищала, но в то же время пугала Зизина смелость и ее способность моментально осваиваться в незнакомой обстановке. И все-таки куда она ушла? Наверное, туда, где обстановка подходила ей больше или где она свободнее в обстановку вписывалась. Но, как я уже сказал, поведение Зизи меня пугало, и я не находил ему оправдания. Не потому, что был устроен по-другому и поступил бы иначе, чем Зизи, нет, совсем нет. Зизи быстро привыкала к удобной ситуации, разбиралась в ней и могла принимать самостоятельные решения. Все это она совершала не из хитрости, а непосредственно и искренне. Зизи была жертвой своей искренности, которая то делала ее капризной, то наполняла чувством превосходства. Заблуждаясь, она видела будущее в розовом свете.

Вернувшись домой, я рассказал отцу, как обстоят дела. Отец задумался и, почесав в затылке, сказал: «Завтра же посылаю письмо ее матери». Сказал и сразу, ни минуты не медля, сел писать.

Зизи знала мой адрес, и я ждал, что не сегодня-завтра она зайдет, но осень пролетела, а она так и не появилась. Да и письма от Маро-учительницы мы не получили: она, как видно, знала, где ее дочь. В конце концов, не бросила же она дочку на произвол судьбы? И Зизи не смогла бы прожить без матери, ведь та снабжала ее и деньгами и продуктами.

Одним словом, Зизи я из виду потерял.

Да, я знал, что Зизи жива-здорова и что она в Тбилиси. И все же мне было странно, когда время от времени до меня долетали вести о ней; часто — совершенно неожиданными путями. Я не видел ее, но мне то и дело слышался ее голос. Я физически ощущал, что Зизи в Тбилиси. Где? Где — я точно не знал. Может, в Дидубе или в Нахаловке, в Сололаки или на Вере, в Ортачала или на Авлабаре или… Адреса я не знал, но знал, что она есть, существует, живет, а значит — поет, танцует, читает стихи…

Как-то раз мы, парни и девушки, стояли в институтском коридоре: смеялись и дурачились. Был среди нас и Дурмишхан Цилосани, бывший мой одноклассник, а ныне — однокурсник. Вдруг он обратился ко мне:

— Озо, кстати, вчера я был в Сололаки у одного приятеля на вечеринке… Там я познакомился с твоей родственницей.

— С моей родственницей? У меня нет родственницы.

— Как она танцевала! Как пела! Всех с ума свела… Из нее выйдет интересная штучка!

Я неприязненно сжался, подумав: не про Зизи ли он говорит?

— Ты слышал, как она кричит по-тарзаньи? Прикрывает рот рукой и да-а-авай… Мы трижды за столом заставили ее этот номер повторить.

Все засмеялись и я тоже. Дуреха, зачем она кричала по-тарзаньи?

— Не ври, что Зизи тебе не родственница, — не унимался Дурмишхан.

— Да не родственница, честно говорю.

— Зачем темнишь? Она мне сама сказала, что вы родственники.

Я снова засмеялся.

— Бичо[34], разве ты с Зизи не тащил недавно корзину по улице? Держали с обеих сторон по ручке и ворковали. Прямо идиллия!

Все были настроены на шутливый лад — снова послышались смешки и хихиканье.

— По-тарзаньи кричала! — сам себя подзадоривал кто-то.

— Да! От Тарзана не отличишь.

Что мне оставалось, — я смеялся тоже…

Время от времени я слышал снова:

— Озо, недавно я с твоей родственницей познакомился. Бичо, как она здорово танцует и кривляется…

И снова:

— Озо, в эту субботу…

И снова:

— Озо…

Однажды я потерял терпение и заорал: «Да, родственница она мне, родственница! Знаю, кричит, как Тарзан!» Но это был минутный взрыв. Я сразу успокоился, взглянув на себя и на Зизи с юмором.

Мне было не до Зизи. Я варился в студенческом котле и едва справлялся с делами. А Зизи была как пущенная пуля — назад не воротишь.

Я ходил на лекции. Пропускал их лишь изредка, чтобы разговоров не было. Не сказать, чтобы я изнывал от жажды знаний, но мною двигала инерция и взятый разгон: раз поступил в институт, должен учиться. Посещение лекций ввело меня в рамки, приучило к порядку и обострило чувство времени. Труднее оказалось наладить дружбу с однокашниками. Некоторых сжирала жажда самоутверждения. А мне хотелось укрыться в своей скорлупе. Порой мне казалось, что они не умеют прислушиваться к другим, их просто-напросто не интересовало, о чем ты говоришь. Иногда говорить тебе вообще не давали. А если и давали, то лишь для того, чтобы потом высмеять сказанное тобой… Лишь потом я понял, что это один из путей самоутверждения и завоевания дешевой популярности. Последствий я до конца не осознавал. Я лишь страдал, чувствуя, как этот стиль общения разрушает наши мечты и принципы. Стиль этот вселял в нас робость, убивал желание высказаться, поделиться, открыть душу…