Белый карлик - [20]

А про Леву Гриша еще сказал:

- Ни страсти, ни куража - придумки одни холодные. Прячутся за слова, макаки бесхвостые.

- А я могу?..

- Чего могу?

- Ну, написать толковое, умное...

- Не-е. Тебе умное никогда не написать. Но ты пиши, пиши, просто пиши как пишется. У тебя другое затруднение, слегка помяли тебя. Жизнь не хочешь любить. Просто так, ни за что. А писать - напишешь чего-нибудь, еще почитаем.

Я было обиделся на него, а потом вижу - прав. За что ее любить?.. Не люблю. Какие-то мелкие картинки остались от теплой жизни - их вижу, о них и пишу. А остальное пустыня, что о ней писать, только стоять и выть. Вот и стою посреди нее и вою хриплым своим жутким голосом. Оттого люблю волков, за этот вой бездомный, за дикую неприкаянность. В сильных словах не смысл, а именно вой слышу. Вой по жизни, по смерти, по страху своему... по любви, которой быть не может.

***

Потом Григория выгнали из магазина. А с ним и меня поперли, человек-невидимка, в кадрах не числится. Какие теперь кадры... Одним словом, оглоблей по воздуху, а угодили - мне по челюсти. Оба дома купил всем известный налетчик, решил открыть казино и элитный ресторан. Входишь, сто баксов швейцару в грудной кармашек, представляешь?..

Гриша тоже задумался о жизни, хоть и свобода, а кушать хочется. Сбили меня якобы демократы с панталыку, говорит.

- Тебе уехать надо, - он теперь считает, - говно плавает, а гениев кормить не хочет. Там хоть сытно и спокойно, в Германии-то. Пособие платят. Стоит только пожаловаться - жертва строя. Сразу кинутся помогать. А что?.. воевал против воли, ранен, болеешь вот. Ты же Россией рожденный заяц русак, у нас только больные не пьют.

- Не-ет, все не так!.. Какого хрена бежать - моя страна. Язык, люди понятные... И меня при этом выпирают?.

***

За полгода до нашего изгнания мы заработали на овощах, разгрузили несколько вагонов. Не только мы, конечно, но всем неплохо заплатили. И нам одной стобаксовой бумажкой на двоих, она у Гриши под скатеркой спрятана. У него на столе скатерть, как у приличного. Всегда мечтал, говорит, надоело на клеенке, всю жизнь как свинья ел. Почему свинья, не знаю, на клеенке куда гигиеничней, протрешь грязь мокрой тряпочкой и снова порядок. Всего не протрешь, он считает, а скатерть признак уюта. Пусть серая от употребления, все равно не убедишь его.

Победовали неделю, две, пришлось вытащить бумажку. Гриша отправляется менять ее на рубли. Вечером прихожу, весь день искал подкалымить, а он молчит. Молчал, молчал, потом рассказал.

- Пошел менять где поближе, на угол в пиво-воды...

Я же говорил ему!.. Хозяин взял бумагу, вошел в свою будку и не возвращается. Окошко у него зашторено, не видно что творится внутри. Гриша ждал, ждал, решил постучаться. Долго стучал, наконец высунулась рожа, совсем другая, и говорит - твоя деньга фальшивая, иди отсюда. Окно захлопнулось, разговор окончен. Гриша постоял и вернулся.

- Что с ними сделаешь, как-нибудь проживем...

Будь я в нормальном настроении, повздыхал бы с ним и забыл. Сам виноват, шел бы на обменный пункт, ведь рядом, а с бандитами не связывайся. Но я был на взводе от всех этих дел, неустройства своего... Поэтому, ничего не сказав ему, на следующее утро пошел на угол.

***

Хозяин невысокий человек с узким лицом. Губы щелью, брови густые, он как раз вышел из будки, ставни снимает. Я подошел, говорю все, что думаю о нем. Он не глядит на меня, молчит, лицо ничего не выразило. Я закончил речь, он сунул голову в окошко и зовет:

- Мамед, к тебе человек по вчерашнему вопросу, разберись.

А мне:

- Зайди к нему, он разберется.

Или примерно так сказал, никакого акцента у него, нормальный русский голос. Я даже успокоился, все-таки напряжен был.

С торца небольшая узкая дверца. Домик из прочной жести, а дверь вообще бронебойная, толстый стальной лист. Ручки нет, я схватил за петлю для висячего замка, потянул, дверь легко подалась, мягко отворилась. И вижу, на полу, а это узкий проход между мешками у задней стенки и передней стеной, где окошко для торговли... там человек лежит, ботинками к двери, спиной к ящикам с пивом прислонился. Он полулежал, полусидел, в одной руке окурок, другая за пазухой свободно размещается. На нем длинное кожаное пальто, на голове ничего, волосы темно-русые, слегка вьются. Глаза у него карие, теплые, веселые... красивый малый лет тридцати пяти, с небольшой бородкой, усиками, вполне культурный вид.

- Мы все сказали старику, ты не понял?.. Деньги фальшивые.

- Верни тогда деньги, - говорю.

- А, вернуть... пожалуйста... - он отвечает, и рука, что за пазухой, понемногу выползает на свободу. И я вижу знакомую вещь перед собой, серьезный калибр...

Оказалось, ничего не забывается. Рывок вправо, упал на бок, откатился в сторону... теперь очередями, очередями, чтобы не высунулся!.. И гранату в окошко!..

Смех меня остановил. Ни автомата, ни гранат, я в грязи на тротуаре лежу. Передо мной стоит тот, первый, и негромко смеется:

- А ты, оказывается, солдат.

И второй, выглядывает из двери, в руках уже ничего, встал, потягивается, подходит и очень дружелюбно говорит:

- Шютка. Реакция у тебя... Но если б я хотел, понимаешь... Ты бы не успел дверь открыть!..