Белый карандаш - [2]

- Что случилось? - завопили теперь со всех сторон. - Что случилось-то?!!

Крики, летевшие сверху, снизу, с боков пересекались где-то в центре, порождая квадро-эффект. Под ногами дёрнулось; те, кто рассчитывал выбраться к свету, обнаружили, что пятятся обратно и неуклюже затоптались, спеша развернуться. Их недовольство компенсировалось удовлетворением соседнего эскалатора, обитатели которого ехали, как и хотели изначально, на платформу. И этот соседний эскалатор был заполнен лишь наполовину, из чего делалось ясно, что там, в недоступных наземных далях, закрыли и вход.

- Что там такое, наверху? - кричала одна лестница другой: та, что хотела раньше вверх, той, что ехала к поездам.

- Нам не сказали! - кричали в ответ. - Что-то на набережной! Оцепили, повесили флажки! Никого не пускают!

"Холера, - подумал я, осатанев совершенно. - Как же, доберусь я до порта, держи карман. Представляю, что будет твориться в вагонах".

Очутившись на платформе, я счёл за лучшее остыть и отдаться стихии. Идя на таран, я выиграл бы, конечно, минуту-другую, но эти минуты погоды не делали. Но когда подошёл поезд, я не выдержал и втиснулся с первой же фалангой. Машинист справился с дверями только после шести безуспешных попыток; состав истерично вздохнул, дёрнулся и снова встал. У меня мелькнуло страшное предчувствие долгой стоянки в тоннеле; раздался новый яростный вздох, повторный рывок - и мы сдвинулись с места. Мне, прижатому к какому-то сверкающему выступу, не оставалось ничего другого, кроме как слушать сдавленные речи пассажиров. Я надеялся с их помощью разобраться в происходящем, но вокруг меня жаловались на жару, духоту, ругали власти сперва городские, потом - федеральные, однако ничего внятного я так и не услышал. В глубине вагона раздался громкий хлопок: лопнул воздушный шар; кто-то процедил испуганное "господи, боже ты мой", а кто-то ещё - казнитель шара, вероятно, - ненатурально засмеялся.

Мы не застряли, но зато убийственно медленно двигались. Когда поезд добрался до следующей станции, меня можно было выжимать - и это со мной незамедлительно проделали. Вылетев на перрон, я не почувствовал разницы между ним и вагоном. Глотая тёплый удушливый воздух ртом, а ушами - обрывки случайных фраз, я начал изнурительное движение к выходу. Балюстрада, спятив, бубнила рекламу, и это тошнотворное камлание через каждые пять-десять секунд прерывалось распоряжениями и увещеваниями дежурной по станции. Напрасно пытаясь упорядочить пассажиропоток, она выкрикивала какие-то нелепые, бессмысленные команды, тогда как сама уже ничего не понимала и не видела.

- Сейчас вообще всё перекрою! - орала эта тётка, напоминавшая очертаниями куб. Двое бритых, гоготнув, немедленно отозвались:

- Давай закрывай, б.... , и мы будем тебя мощно гасить!

- Дьявол, что же там такое, наверху? - спросил я, не утерпев, у простецкого вида соседа.

- Да-а-а, - протянул мужик, остервенело улыбаясь и качая головой.

Его оттеснили.

Я опять стоял на эскалаторе; при входе туда я чуть не упал, но чудом сохранил равновесие и, едва отдышавшись, вслушивался, вслушивался, вслушивался. За короткое время, которое занял подъём, у меня создалось впечатление, что вокруг говорят о чём угодно, только не о земной поверхности. И мне впервые сделалось по-настоящему не по себе, я ловил себя на мысли, что готов предпочесть остаться здесь, в подземелье - лишь бы не видеть происходящего наверху.

"Быдло, - сказал я себе. - Дрожишь со стадом заодно. Ну что там может быть, на улице?"

И тут же услышал нечто новое, до сих пор не звучавшее: "Без паники! Граждане, убедительно просим вас сохранять спокойствие! "

Я невольно оглянулся в тщетной, смешной надежде увидеть позади убежище. Про порт я и думать забыл, и меня больше не тревожило, в каком теперь виде находятся наши с Валентайном драгоценные накладные. Вынырнув в вестибюль, я невольно закрыл на миг глаза, но там - там было удивительно спокойно, вот что я там увидел. Это было неестественное, хорошо организованное спокойствие. Народа в вестибюле было поразительно мало; люди, выбегая наружу, как-то сразу исчезали, и в этой поспешности, в этом совершенстве рассредоточения чувствовалась умелая организация. Странно, но меня это не коснулось - может быть, потому, что я и без того, без понуждений нёсся к выходу галопом, вдыхая воздух полной грудью. Никто меня не задержал, никто не дал мне указаний - я вообще не видел ни единого лица, которое по форме одежды или по каким другим отличительным признакам можно было отнести к имеющим право распоряжаться. И снаружи ничего не изменилось - в том смысле, что никто не придержал меня, резвого и озадаченного, за локоть. Некому было придерживать - улицы вымерли, и ни на тротуарах, ни на проезжей части не было никакого движения. Я не увидел ни машин, ни людей; последних я не заметил только поначалу, вскоре я их разглядел: за стеклянными дверями магазинов и кафе, а также в витринах толпились сотни и сотни людей безмолвных, с напряжённым ожиданием следящих оттуда за пустынной улицей. "Детский мир", "Дом строительной книги", казино "Кентавр" - всюду их было полным-полно, и лица, похожие друг на друга, как две капли мочи, смотрели прямо перед собой, сливаясь в длинную ленту грязно-телесного цвета.