Белый Харбин: Середина 20-х - [19]

К. С. Барашков когда-то пострадал за политические убеждения, но революционный дух жил, по-видимому, в нем постоянно. Поэтому революция 1917 г. привела его в чрезмерно возбужденно-радостное состояние. Его организм не выдержал напряжения, и он, к глубокой печали всех, помешался и вскоре умер.

В отлично оборудованных классах физики и естественной истории „царствовали“ Г. Д. Ясинский и К. Д. Федоров. По всем разделам физики нам демонстрировали разнообразные приборы, и мы проделывали многочисленные опыты. Ботаника и зоология изучались непосредственно по разнообразным гербариям, отличным коллекциям насекомых, чучелам птиц. На практических занятиях мы препарировали лягушек, работали с микроскопами.

Организованный при училище „Спортивный кружок“ включал две группы спортсменов, занимавшихся по четвергам и воскресеньям. Я не был ахти уж каким гимнастом, но мне несколько лет довелось быть инструктором второй группы. У нас была лучшая в городе молодежная команда футболистов — „Кружок футболистов“.

В Харбине в это время было несколько команд: „Орел 1“, „Орел 2“, „Ворон 1“, „Ворон 2“. Лучшей командой была „Орел 1“, но их футбол и футбол других команд был очень грубым, игроки часто „по ошибке“ били по ногам соперников, нередко не подчинялись решениям судей и т. п. В играх же с нашими футболистами они были достаточно корректны и наших ребят не калечили.

Я, к счастью, никогда не был „тихим“ мальчиком и сам относился и теперь отношусь недоверчиво ко всем „тихим“! Немного авантюризма, смелости, любознательности и любопытства, а также, иногда, большой увлеченности — было вполне достаточно, чтобы временами совершать поступки, за которые можно было тяжело поплатиться! Так было в 3-м классе, когда я с папиросой „попался“ инспектору и получил за это в четверти по поведению „три с предупреждением“, — а это было очень опасно! Так могло быть и тогда, когда мы захотели научиться играть на бильярде и, увлекшись игрой, частенько сразу же после уроков, используя всякое свободное время, устремлялись в бильярдную некоего Гросса. Любая облава там, а они производились! — послужила бы причиной нашего исключения из училища. Кстати, я, будучи уже взрослым, избегал ходить по вечерам мимо этой бильярдной — такова была ее „слава“!

Можно было расстаться с училищем и из-за „китайских ракеток“ — связки из 30–40 штук маленьких петард, начиненных порохом, соединенных общим фитилем, и взрывающихся одна за другой при поджигании этого фитиля. А ведь однажды мы затолкали такую связку в замочную скважину одного класса, в котором шел урок, и подожгли фитиль. Мы успели убежать и потом доказать свое „алиби“, но шума было в училище много!

Достаточную смелость я проявил, будучи в 7-м классе, при первом посещении оперетты. Я слонялся по фойе и собирался уже войти в зал, чтобы „притаиться“ на своем месте, когда буквально „нос к носу“ встретился с А. А. Васильевым, который был, по-видимому, дежурным преподавателем в этот вечер.

— Ну, что ты тут делаешь?

— Да вот, хочу пройти в читальный зал…

— Гм, в читальный зал? Сомневаюсь!

Разговор на этом закончился, а я после этой встречи с самым строгим преподавателем уверовал, что оперетты-то уж я буду слушать! Действительно, с двумя-тремя одноклассниками я посещал оперетты весь сезон и теперь с удовольствием вспоминаю об этом. И очень рад, что это было! По-видимому, администрация училища если и не поощряла, то во всяком случае и не чинила особых препятствий для посещения учащимися оперетт, а для меня это было одной из сторон моего музыкального развития при общем интересе к музыке, — интересе на всю жизнь!

Ну, а все школьные каникулы я, конечно, проводил у родителей в Бухэду, славившемся красотою, ягодными и грибными богатствами своих мест.

Достопримечательностями станции были: Малая речка — никогда не пересыхавший ручей, питавшийся болотами, в котором ребята ловили пескарей и плотвичек; Большая речка — это были верховья р. Ял, которая изобиловала форелью. Большая падь за поселком Теребиловка вела к огромной солнечной поляне, заросшей ландышами, которые в мае собирали здесь все жители Бухэду, и букетиков этих скромных белых цветиков хватало на всех. Летом „работы“ тоже было „по горло“!

По землянику все бухэдинцы ездили на поездах на разъезд Петля (в 18 км от Бухэду), являвшийся преддверием знаменитого Хинганского туннеля. Живописнейшее место! Здесь железная дорога, подбираясь к туннелю, делала огромную петлю, а насыпь, пересекающая поперек долинку между двумя горными кряжами, казалась огромной и мощной — как бы пытающейся и самой дорасти до вершин гор!

С учетом особенностей этой „петли“ всегда составлялось и расписание движения пассажирских поездов — № 3 (из Харбина) и № 4 (в Харбин). До секунд регулировались их отправления с разъезда, и когда № 3 тяжело (с двумя паровозами) поднимался вверх, в эти же самые секунды точно под ним проходил № 4, мчавшийся под уклон!

Чуть позже поспевала черная смородина, но за нею нужно было ехать километров за двадцать. Мы, ребята, выезжали за нею обычно часа в два ночи; ехали на телеге и, конечно, мирно спали на ней остаток ночи. Смородина росла в обширном невысоком лесочке, который прорезался ручьями чуть ли не во всех направлениях. Вода в них была почти молочно-белой — по-видимому, где-то размывались известняки.