Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе - [27]
Ему ничего не оставалось, как сесть на турецкий корабль, направляющийся в Константинополь, найти себе место на еще одном пароходе, идущем в Бейрут, доплыть на русском грузовом судне до Александрии (оно отправлялось через четыре дня) либо уговорить американского журналиста по имени Гордон Беннетт, чтобы тот предоставил ему свою яхту. Герцль послал Беннетту записку, чуть ли не умоляя отвезти его и его друзей в Александрию, но американец не ответил, и Герцль был вынужден остаться в Яффе.
Эта задержка окончательно вывела из себя сионистского мечтателя, смотревшего свысока на старую арабскую столицу.
«Последний день в Яффе был просто невыносим – возле нас постоянно крутились какие-то попрошайки и шпики, пытающиеся нас обмишурить»[111]. И 5 ноября Герцль неожиданно отправился в яффский порт, где ему удалось попасть на «Денди», небольшой британский грузовой корабль, везущий в Александрию апельсины:
«Когда я узнал про пять свободных мест, пусть даже плохих, я тут же их забронировал и отправил Уолфсона на берег за вещами. Сам я остался на корабле… и только на этом неустойчивом корыте почувствовал себя в безопасности»[112].
Спутникам Герцля корабль не внушал доверия своей миниатюрностью, но поскольку Герцль хотел ехать во что бы то ни стало, они неохотно заняли свои места. Как и ожидалось, поездка оказалась очень тяжелой – в каютах было нестерпимо жарко, к тому же штормило, и трое членов делегации страдали от морской болезни. Весь путь до Александрии путешественники оставались на палубе, где, по словам Герцля, они могли спать «под открытым небом – à la belle étoile»[113].
В романе «Старая новая земля» Герцль изобразил европейскую утопию, созданную палестинскими евреями, которые в его мечтах осовременили и вестернизировали Восток. Из-за стойкой неприязни к Яффе (политической, культурной и экономической столице страны) и открытой антипатии к Иерусалиму (Сиону) он разместил свой новый, современный «Белый город» как можно дальше от того и другого: в Хайфе, на севере. Разумеется, Герцль даже представить себе не мог, что однажды Яффа станет задворками еврейского поселения, выросшего прямо под ее стеной, но и столетие спустя еврейский Тель-Авив по-прежнему следует по пути, намеченному Герцлем, мечтавшим сбежать из Яффы: мысленно и географически город устремлен на север. И в этом смысле не так уж много отделяет Герцля с его отвращением ко всему восточному от Дани Каравана, превозносившего Белый город как праведный – как оплот Европы рядом с отсталым и примитивным, по его мнению, яффским ориентализмом.
И эта антипатия никогда не являлась всего лишь вопросом национального самосознания или эстетического вкуса. Для многих обитателей региона это был вопрос жизни и смерти.
В обход Маншии
Война между Тель-Авивом и Яффой, закончившаяся минометным и пулеметным огнем, началась с аренды и благоустройства земельных участков: Неве-Цедек и Неве-Шалом[114], первые еврейские районы Яффы, соперничали за пространственное господство с мусульманским районом Маншией. Все три квартала располагались в северной части Старого города, прилегая к Яффской дороге и железной дороге на Священный город Иерусалим. Изучать ход развития этих районов, от временных вагончиков до респектабельных современных пригородов, – захватывающее занятие, это все равно что смотреть финал олимпийского забега на 800 метров или следить за игрой в го: каждый пытается блокировать, обойти или подсечь соперника, чтобы первым достичь финишной черты, в данном случае – моря.
Район Неве-Цедек был основан в 1887 году по совместной инициативе благотворительной организации «Эзрат Исраэль»[115], во главе которой стояли братья Шимон и Элиэзер Рокахи, и Йозефа Элияху Шлуша, о нем уже говорилось ранее. Последний владел землей к северу от Яффы и согласился продать братьям участки по низкой цене при условии, что строительство начнется в ближайший год. Вскоре после торжественного открытия застройка обросла другими кварталами, в 1890 году к Неве-Цедеку присоединился Неве-Шалом, в 1896-м – Махане-Иегуда. Эта группа поселений, составляющих еврейский континуум, который ответвлялся от Яффы и тянулся дальше на север параллельно береговой полосе, в 1909 году влилась в состав района Ахузат-Байт. Вместе взятые, они образовали Тель-Авив.
Однако Маншия по-прежнему имела существенное топографическое преимущество по сравнению с той пестрой полосой, которая впоследствии составит основу «первого еврейского города». Появившись раньше своих еврейских соседей, Маншия была построена прямо на береговой линии. Основанный кучкой египетских сельскохозяйственных работников, иммигрировавших в Палестину в 1830-е годы, этот арабский район особенно разросся в 1870-е, когда в международный порт Яффы стали прибывать мигранты со всего света[116]. К XX веку он расширился настолько, что границы, отделявшие его от еврейских анклавов, быстро превращались, с одной стороны, в места встреч, с другой – в места трений. Вплоть до Арабского восстания 1936–1939 годов Маншия в принципе могла бы гасить нарастающую враждебность между двумя городами, но это лишь вызывало подозрительность с обеих сторон. Тель-Авив не собирался заигрывать с Маншией: арабское соседство не просто угрожало его безопасности, но и фактически перекрывало его жителям дорогу на пляж.
