Белый эскимос - [59]

Слишком бурное выражение гостеприимства приучило нас держаться настороже, но здесь мы были приятно удивлены тихому, почти скромному обращению этих вежливых людей, сразу предложивших свою помощь в возведении снежной хижины. Неминуемо приближалась буря. Утесы стояли, ощетинившись, по их вершинам пролетали вихревые снежные столбы, так что времени для раздумий у нас не было. Не прошло и часа, прежде чем мы оказались под крышей, и почти в то же самое время над нами занялась буря, продержавшая нас в этом селении с 22 по 26 января.

И все же, несмотря на это, к нам непрестанным потоком шел в гости народ. Из прохода постоянно доносилось чихание, когда кто-то прочищал там нос, за ним раздавались звуки вытряхиваемой одежды, длившиеся так долго, что начинало казаться, будто в шубах уже не осталось ни единой ворсинки. Затем они, наконец, появлялись на пороге, улыбающиеся и счастливые, обветренные метелью, с раскрасневшимися щеками и припорошенными инеем бровями.

В третью ночь бурана нас торжественно пригласили в одну из снежных хижин, где проходило камлание шамана. Позвал нас лысый, рыжебородый, голубоглазый человек, Кигиуна («Острый зуб»), представляющий собой ярко выраженный тип белокурого эскимоса. Похоже, буря достигла своего пика. Чтобы не упасть, приходилось идти по трое и приготовиться разбить хижину вдалеке от места торжества. Вооружившись большими ножами для резки снега, согнувшись в три погибели, практически касаясь головами льда, мы направлялись в сторону маленького стойбища, где было назначено торжество. Кигуина придерживал меня за одну руку, а его товарищ по ночлегу – за другую.

– Это крошка Нарсук плачет оттого, что в его пеленках дует ветер! – сказал Кигиуна, а затем поведал древнюю легенду о сыне великана, который отомстил людям, убившим его отца и мать, отправившись на небо и превратившись в непогоду. А теперь в эту ночь предстояло, определив причину гнева малыша, попытаться укротить бурю. Ветер дул с такой силой, что иногда приходилось останавливаться и держаться друг за друга, чтобы нас не отшвырнуло на груды битого льда, расстилавшиеся вокруг нас. Неистовые порывы берегового ветра стегали словно кнутом, и после трех-четырех таких ударов мы умудрялись сделать пару шагов вперед, пока новый порыв, сопровождаемый воплями бурана, снова не пытался свалить нас на лед. Однако какое же счастье мы испытали, когда перед нашими взорами наконец засияли теплые огоньки праздничной хижины, где все лежанки уже были заняты мужчинами и женщинами!

Купол хижины, имевшей 4 метра в ширину и 6 метров в длину, был настолько высок, что строителю пришлось укрепить его с помощью двух бревен плавника, служивших еще прекрасными колоннами, украшавшими интерьер белоснежной залы. На полу оказалось так много места, что все соседские детишки во время приготовления к празднику могли вдоволь наиграться, бегая вокруг колонн.

Приготовленная трапеза состояла из вяленого лосося, сала и замороженных неразделанных тюленьих туш. Эти деликатесы разрубали огромными топорами, и пока тепло хижины проникало в покрасневшие от снежной метели лица, люди с аппетитом уплетали куски замороженного мяса, предварительно разогрев их своим дыханием, чтобы они не сорвали ненароком кожу с губ и языка.

В тот вечер заклинателем духов был Хоркарнак («Китовый ус»), молодой человек с умными глазами и быстрыми движениями. В его лице не было никакого плутовства, и, возможно, именно из-за этого ему понадобилось немало времени, чтобы войти в транс. Прежде чем приступить, он пояснил мне, что у него мало помощников: дух его покойного отца и дух-помощник последнего – легендарный тролль, существо с такими длинными когтями, что ими можно разрезать пополам человеческое тело, только царапнув его, и еще одна фигура, похожая на человека, слепленная им самим из мягкого снега, дух которой являлся ему по зову. Окружив его, все женщины селения ненавязчиво подбадривали его.

– У тебя все легко получится, ты ведь такой сильный, – льстиво говорили они, на что он неизменно повторял:

– Правду говорить сложно. Непросто вызывать тайные силы.

Долгое время Китовый Ус сохранял суровость и непоколебимую непреклонность, но женщины продолжали его вдохновлять, пока он, наконец, медленно не стал входить в состояние одержимости. Подняв вверх глаза, он, казалось, пытался разглядеть что-то вдалеке; время от времени поворачивался, упираясь на пятку, дыхание делалось неровным, и вот он уже перестал узнавать своих соплеменников:

– Кто вы такие? – завопил он.

– Твои земляки! – прозвучало в ответ.

И вот уже Китовый Ус подходит к кругу, заглядывает каждому в глаза, все более дико оглядывается вокруг себя и начинает повторять, словно усталый странник, только что прошедший долгий путь, а теперь готовый сдаться:

– Не могу я больше, не могу!

И в то же мгновение раздался какой-то журчащий звук – это в шамана вселился дух-помощник. В нем вдруг появилась сила, он уже стал кем-то другим, и слова его теперь звучали властно. Он закружился в танце, стал прыгать и бросаться к окружавшим его кучкам людей, призывая своего покойного отца.