Белый эскимос - [48]

В дополнение к «пушку» можно использовать еще один хитрый индикатор, состоящий из рожка с пластинкой на одном конце; его верхний конец – плетеное сухожилие, связанное с другим рожком, – втыкают в снег рядом с отдушиной. Индикатор опускается в лунку и удерживается пластинкой, ведь в период больших холодов вода заполнена инеем и осколками льда, удерживая его в вертикальном положении. Когда подплывает тюлень и хочет вдохнуть воздух, он натыкается на невидимый индикатор – и в этот момент приходит очередь охотника нацелить в него гарпун.

Гарпун для зимней охоты состоит из очень короткого деревянного древка. К его верхнему концу прикреплена пешня – острие для пробивки льда, а на нижнем находится длинный, почти метровый гарпун; раньше его изготовляли из оленьего рога, а теперь чаще из круглого железа. К гарпуну прикрепляют наконечник, привязанный к двухметровому линю, сплетенному из сухожилий. Когда тюленю наносят удар, копье соскальзывает с гарпуна, и вот уже зверя тащат на лине, словно рыбу на леске, прямиком к отдушине, и убивают новым ударом гарпуна.

Завершив все приготовления к лову, Инугтук кладет перед лункой охотничью сумку и встает на нее ногами. Такой коврик заглушает скрип снега и одновременно защищает ноги от холода. Он стоит неподвижно, словно каменный, с гарпуном в руках; взгляд прикован к лебяжьему пуху, едва различимому на снежной лунке. Проходит час за часом, и я вдруг понимаю, сколько же терпения и стойкости требуется для охоты в такую погоду на этих широтах, где температура – 50 °С. Четыре часа показались мне целой вечностью, но ведь есть же люди, готовые простаивать даже по 12 часов ради добычи пропитания для своих жен и детей.

Мы уже было решили вернуться домой, как вдруг увидели, что один из охотников вонзил в тюленя свой гарпун. Едва только счастливчик вытащил на лед свою добычу, мы тут же ринулись к нему, чтобы принять участие в трапезе, носящей поистине религиозный характер. Все встали на колени: поймавший тюленя – справа, все остальные по левую руку. Ловец прорезал небольшую дырочку в чреве животного, откуда достал печень и вырезал кусочек сала, после чего отверстие заштопал иглой, чтобы не терять зря кровь. Печень и сало разрезали на маленькие кубики и съели, стоя в том же положении на коленях. Каждый раз, принимая участие в подобной жертвенной трапезе, я чувствовал нечто завораживающее и одновременно прекрасное в этой традиции сыновей холода отмечать свой улов.

И хотя результатом 11-часовой охоты с участием пятнадцати человек стал один-единственный тюлень, мои спутники все же остались довольны, что день не пропал даром – а такое случается здесь нередко.

Эскимосский катехизис

Мне довелось прожить целых полгода рядом с Налунгиак и ее мужем Мужичком, прежде чем она решилась однажды вечером поведать мне о своем религиозном мировоззрении. Когда ее никто не принуждал, рассказчицей она была отменной. Слова текли легко и непринужденно, а многочисленные таинственные истории, в обычное время ее ничуть не занимавшие, вдруг овладевали ею, отчего она становилась на редкость разговорчивой:

– Человек я совсем простой, который мало что знает, кроме разве себя самого. Мне не доводилось ни болеть, ни видеть сновидения, поэтому ясновидящей я так и не стала. Когда я иногда ухожу подальше, собирая топливо, то неизменно радуюсь солнечному теплу и своим воспоминаниям тех дней, когда была еще маленькой девочкой. Оставшись в одиночестве, я больше ничего другого не испытываю, поэтому приходится довольствоваться рассказами других. Все свои познания я почерпнула у своего старого дяди, шамана Унаралука. Его духами-помощниками были его покойный отец и мать, солнце, собака и морской скорпион. Благодаря этим помощникам он получал сведения обо всем, что на земле и под землей, на море и на небе.

Но то, о чем я собираюсь поведать, известно здесь каждому ребенку еще с колыбели, когда мать убаюкивает его на ночь своими рассказами. В те древние времена на земле не было света. Повсюду царила тьма, так что ни земли, ни дичи разглядеть было невозможно. И все же на земле жили и люди, и звери, но между ними не было никакой разницы. Они жили, чередуясь между собой; человек мог превратиться в зверя, а зверь – стать человеком. Были здесь волки и медведи, и лисы, но как только они становились людьми, то были все как один похожи друг на друга. Привычки были у них, конечно, разные, но говорили они на одном языке, жили в похожих домах и шатрах, да и охотились тем же способом.

Вот так жили на земле в стародавние времена, о которых мало кто помнит. В эти самые времена и появились слова заклинаний. Случайно произнесенное слово могло внезапно получить власть, и то, чего человек очень сильно пожелал, вдруг могло случиться, хотя никто не мог толком объяснить, как это происходило.

Старики помнят с тех времен разговор между лисой и зайцем: «Таок-таок-таок: Мрак-мрак-мрак!» – сказала лиса. Ей очень хотелось, чтобы наступила тьма, и у нее появилась возможность воровать продукты из складов. «Увдлок-увдлок-увдлок: День-день-день!» – сказал заяц, ведь ему нужен был дневной свет, чтобы найти себе пропитание. И его слово оказалось сильнее. Настал день, сменившись ночью, а когда прошла ночь, снова настал день. Свет и тьма то и дело сменяли друг друга.