Белый эскимос - [15]
От Бейкер-Лейк наш маршрут по этому краю образовывал изгиб, забирая к юго-востоку, в обход реки Казан, – нам посоветовали избегать ее нижнего течения. Если же мы хотим попасть на ближайшую стоянку, нам следовало снова спуститься к реке. Один из юношей, только что вернувшийся домой, предложил себя в качестве провожатого, и с его помощью уже через день мы подходили к становищу Нахигтарторвик.
Индеец из племени Такуд, которое прежде считалось смертельными врагами эскимосов Аляски. Фото Лео Хансена
Здесь мы встретили первых настоящих материковых эскимосов, и, хотя основную часть работы я собирался проделать среди падлермиут, живших далеко отсюда, полученные тут сведения были очень ценными. В этом стойбище проживала пожилая супружеская пара – Акиггак («Птенчик куропатки») и его жена Арнаркик («Получившая возрождение»); они знали бесконечное множество преданий. Я решил остаться с ними подольше, и тогда мы постановили, что Биркет-Смит вместе Хельге Бангстедом и Гагой отправятся на день раньше меня, прихватив с собой часть поклажи, а позже вернутся за мной и остальным багажом.
Погода стала более мягкой. Снег уже не всегда полностью промерзал по ночам, а на льду над рекой начала собираться талая вода. Если мы не хотели упустить нашу цель, то терять время было никак нельзя. 25 мая, когда Биркет-Смит и Бангстед отправились в путь, было дождливо и туманно. Погода внезапно сменилась, принеся с собой летнее настроение. Над стойбищем кружили стаи куропаток; над полями курлыкали журавли, а вороны усаживались рядами неподалеку от мясных хранилищ. Мелкие птички наполняли воздух своим щебетанием. Пустоши приходили в оживление.
А я тем временем записывал сказания. Единственным препятствием, возникшим в процессе работы, стало то, что большинство рассказанных ими легенд я знал еще по Гренландии; и стоило мне только чуть обнаружить свои познания, как они тут же принимались хохотать – насколько комичным им казалось, что белый человек знает их сказки. Обнаружив это, они отказывались продолжать. Больше всех меня интересовала пожилая пара: Птенчик Куропатки и Получившая Возрождение, в молодости участвовавшие в торговых поездках и добиравшиеся до самого форта Черчилль. К таким поездкам было принято готовиться заранее. Они начинались осенью и продолжались до самой весны, когда сходили последние снега и трещал на реках лед. Нередко на пути им попадались индейцы, рядом с которыми в воздухе веяло опасностью и враждой. Во времена их юности индейцы похитили, по меньшей мере, четырех эскимосок, в их числе оказались и сестры старика Арнаркика. Прозвище, придуманное ими для индейцев, отдавало тем же презрением, что и распространенное по всей Гренландии «иткигдлит» – «разводящие гнид». Я был немало удивлен, впервые повстречав здесь людей, на самом деле сталкивавшихся когда-то с индейцами, о чем нередко упоминается в гренландских сагах. Здесь речь шла уже не просто о легенде, а о самой настоящей реальности: ведь индейцы проникли сюда относительно недавно. Гоняясь в летнее время за оленьими стадами, они не упускали возможность совершать набеги на стоянки мирных эскимосов.
После двухдневного отсутствия вернулся Гага, поведав в свойственной ему шутливой манере новость, что товарищам удалось обзавестись теперь собственным домом. У нас была всего одна палатка, которую я оставил себе, потому что работать в подтаявших по весне эскимосских хижинах, вот-вот готовых обрушиться на голову, было совершенно невозможно. Вот Гаге и пришлось соорудить для Биркет-Смита и Хельге Бангстеда навес из камней и мха для защиты от ветра. Навес имел крышу, под которой вполне могли разместиться два человека. Провианта было достаточно, и если они будут перемещать входной лаз, следуя перемене ветра, то никаких причин для беспокойства за них быть не должно. К тому же уже через день мы собирались присоединиться к ним вместе со всей оставшейся частью нашей поклажи.
Но тут неожиданно грянула страшная непогода с громом и молнией, полил дождь и разразилась гроза, бушевавшая пару часов с таким неистовством, что мы предпочли повалить свою палатку, чтобы не вступать в сражение с постоянно хлопающим брезентом. Лежать под опрокинутой палаткой, получая по лицу бесконечные удары мокрой ткани, было занятием не слишком приятным. Но неудобство нашего положения занимало нас гораздо меньше, чем мысль о наших двоих товарищах под маленьким каменным навесом: каково им там было, если крыша состояла из одной оленьей шкуры?
Становище пришло в полный упадок: дождь барабанил по лужам и размазывал грязь; месил подтаявший рыхлый снег, образуя бесчисленное количество ручейков, растекающихся в разные стороны. Наша обувь из тюленьей кожи чавкала и хлюпала всякий раз, когда нам приходилось выходить подправить палатку или подложить камней на брезент, чтобы не дать ему улететь. Однако если сравнить наше положение с тем, в котором оказались наши соседи-эскимосы, сидевшие внутри своих хижин, то оно было еще достаточно терпимым. Стены их жилищ уже были не из снега, а из какой-то пожелтевшей массы, дождь пробивал в ней все новые дыры, которые пытались заделать с помощью обуви, штанов и шуб.
