Белый дом. Президенту Обама лично в руки. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - [32]

С потерей территориальной целостности я смирился лет этак двадцать тому одновременно с утерями материально – профессиональными. И как то особо даже не расстроился, напротив, возрадовался, восприняв происходящее за Знамение Божие. Но должно же у человека хоть что – то да остаться! Зачем, к чему все это, поезда эти, самолеты, пароходы, страны, континенты, скитания и страдания зачем, во имя чего, к чему – к тому, чтобы тебя прибило словно пустую, залитую сугручом бутыль за тридевять земель к чужому далекому берегу? Где ты целыми днями будешь возлежать – восседать рассматривая бескрайнюю даль, и душа твоя будет точь в точь такая же пустая и бескрайняя, и мысль твоя, что что – то в твоей жизни опять не так, будет точить беспрестанно словно червь и когда эта мысль в очередной раз пронзит нутро твое, ты вскочишь словно ошпареный, пристегнешься, и в какой раз за день рванешь туда, в океан, навстречу волнам, тем самым, ничего не соображающим и безжалостным, прибившими тебя, словно пустой закупореный сургучем бутыль в очередное никуда.

Я забыл вкус твой и цвет твой, прозрачная жидкость, разливающаяся и расплескивающаяся мимо в честной компании на коммунальной кухне. Как выглядит соленый, весь в мелких пупырышках огурец забыл я, так же как и пахнет хлеб который хлеб, а не спрессованная в целлофан вата, я не могу вспомнить вкус помидора, такого здорового, ребристого, лопающегося от своей переналитой соком силы выращеного на грядке, мне снятся опята, маслята и подберезовики залитые подсолнечным маслом и посыпаные мелко нарезаным луком, а еще снишься ты, последняя моя любовь, далекая, призрачная и манящая словно мираж посреди знойной пустыни, придающий силы обессиленному путнику. Порывы холодного ветра и слякоть под ногами, что может быть краше порывов холодного ветра и снежной каши под ногами, мокрыми, промерзшими, и такими же закоченевшими руками, воклицаю я пряча и закрывая лицо от Солнца, бессмысленно и бесконечно заливающего меня своими лучами, надоевшего как и это бесконечное водное пространство, как эти вечно щебечущие райские птицы, как лица вокруг тебя, которые ты отказываешься с некоторых пор признавать за человеческие.

“…вновь и вновь предаюсь воспоминаниям. Иногда мне кажется, что их вовсе не было, этих лет проведеных в Америке. Я хочу вернуться назад, в Сицилию, превратиться в простого сицилийского юношу и умереть молодым, совсем молодым, не прошедшим через эти долгие годы горя, страданий и зла… ” писал Игнацио Лупо любимой Онофрии из тюремной камеры, превратившейся в отчий дом на десятилетия. О чем думал он, старый, немощный и смертельно больной, так и не американизировавшийся сицилиец, испуская дух в похожей на огромный могильный камень многоэтажки Квинса, продавший душу доллару обернувшемуся дьяволом. Сколько загубленых жизней! “ В этой стране деньги и только деньги решают все. Рано или поздно все они приходят в один карман”. Но деньги не только в этой стране решают все, слышишь ли ты меня, Антонио Секала, член банды гангстера Морелло спустя каких – то сто с лишним лет после твоей так рано оборвавшейся жизни, теперь они везде решают все. Зараза эта, пошесть, чума, эпидемия, сожрала, вытравила то немногое, что в нас еще оставалось человечного, петля затянута, табурет выбит, ноги беспомощно зависли и болтаются в воздухе… “Болезни сегодняшней американской реальности – это завтрашние болезни Европы. Мы обязаны срочно выработать свой, западноевропейский иммунитет против американской заразы. И времени у нас в обрез, как у человека, которому уже накинули петлю на шею и поставили под виселицу”. Увы поздно, друг мой, поздно мы спохватились. Петля затянута, табурет выбит, ноги беспомощно зависли и болтаются в воздухе.

..вновь и вновь предаюсь воспоминаниям. Иногда мне кажется, что их вовсе не было, этих долгих лет и десятилетий скитаний. Я хочу вернуться назад, в великую и необъятную страну, мою навек утеряную Родину, превратиться в простого украинского юношу и умереть молодым, совсем молодым, не прошедшим через эти долгие годы горя, страданий и зла…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА

“Много, слишком много расплодилось их и повисло вцепившись в ветви намертво. Я жажду шторма который встряхнет и сбросит всю эту червивую гниль с дерева”.

Фридрих НИЦШЕ “ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА”.

По воспоминаниям очевидцев выходя на публику артист Филлипов никогда не утруждал себя запоминанием ни текста ни следованию линии или темы разговора. Публике было все равно, читай он хоть телефонную книгу. Артист Филлипов выходил на сцену, делал лицо и при одном его виде публика заливалась слезами гомерического хохота.

Мы сидим с Василем на лавочке за оградкой брайтоновского клоповника что на OCEAN VIEW. При одном виде моего соседа на мои глаза наворачиваются слезы. “Слухай”, раскуривая “ПРИМУ” начинает непризнаный гений разговорного жанра дежурную байку.

Был у меня, да он и счас есть, куда ж ему деться, кум. И было у него обыкновение такое пристраиваться, у кума был гараж из железа, в том гараже железном с соседкою. Ну и кончилась у них горилка. Вот кум и говорит соседке мол я бигом сганяю за горилкой, а тебя в гараже пока закрою, оно всяко может быть, неровен час жинка нагрянет. Хорошо, отвечает соседка, только ты ж того, не долго, бо ж холодно, особливо без тебя та горилки. Одной ногой, заверил соседку кум. Как в воду глядел, что одной. На переезде ломает ногу, бо ж зима, снег, гололед. Ну, кума забрали в больницу и закатали в гипс. И вдарил мороз. Колотун, дубак, зусман. Шо робиты? Звонят мне с больницы. Тебя срочно требует кум. А я уже принял. Какого чорта? Срочно требуют к себе кум! Ну не могу ж отказать в просьбе куму. Одеваюсь, прихожу. Лежит кум с ногой подвязаной до потолка и мне знаки подает, мол нагнись, шось на ухо скажу. Так мол и так, сусидка в исподнем в гараже из железа нетопленом, ось тебе ключи, жми куме, рви, спасай, выручай. Ну я и рванув шо було сылы, и шо ты думаеш, открываю двери, и добре шо встиг отвернутыся и був в тулупе зимовом, вона меня монтировкою, бля, бо ж темно, бо ж не знала шо я не кум.