Белый Бушлат - [3]
Впрочем, расписывают матросов по трем мачтам не только на этот предмет. Некоторым людям в каждом подразделении поручают сверх того известные обязанности и в других случаях. Так, всякий раз, когда кораблю приходится ложиться на другой галс, брать рифы на марселях или становиться на якорь, каждый матрос из пятисот человек команды знает свое место и непременно там оказывается. Ничего другого он не видит, ни на что другое не обращает внимания и на своем посту обязан находиться до тех пор, пока его не сменит сама лютая смерть или начальство. Случается, однако, что по небрежности офицера из правила этого бывают исключения. Достаточно серьезные последствия такого случая будут изложены в одной из последующих глав.
Не будь всех этих расписаний, команда военного корабля представляла бы собой не более как толпу, которою было бы так же трудно управлять, когда в шторм понадобилось бы убрать паруса, как и той толпой, возбужденной речами лорда Джорджа Гордона [13], которая сравняла с землей величественный особняк лорда Мэнсфилда.
Но это еще не все. К отдаче грот-бом-брамселя, когда авралом ставили паруса, обязанности Белого Бушлата не сводились. Кроме особых обязанностей при смене галса, постановке на якорь и т. д., он всегда входил в состав вахты правого борта, или первой вахты, — одного из двух первичных и основных подразделений команды на корабле. В этой вахте он был грот-марсовым, иначе говоря, штатным его местопребыванием был грот-марс, где он находился в обществе других матросов в постоянной готовности выполнить любое приказание, относящееся к грот-мачте выше грота-рея. Ибо грота-рей и все, что расположено ниже, относится уже к другому подразделению.
Теперь, фор-, грот- и крюйс-марсовые каждой вахты — первой и второй — подразделяются в плавании еще на полувахты, или отделения, все время сменяющие друг друга на марсах, к которым они приписаны, в то время как все вместе они сменяют марсовых второй вахты, или левого борта. Кроме этих марсовых, в число которых попадают самые расторопные матросы, имеются еще матросы, приписанные к запасному становому якорю, — все старые ветераны. Местопребывание их — полубак; в их ведении находится фока-рей и все паруса на бушприте.
Все это обветренные мореходцы, выбранные из самых опытных на корабле. Это те, кто может спеть вам «Бискайский залив», «Уж не матрос теперь Том Баулинг», «Смирись, Борей, насмешник грубый!»; кто на берегу, в трактире, требует, чтобы ему подали чашку смолы [14] и сухарь. Это рассказчики, способные часами травить про Декатура [15], Халла [16] и Бейнбриджа [17], носящие в ладанках кусочки «Конституции», подобно тому как католики носят частицы истинного креста. Этих славных стариков офицеры, как бы они ни обкладывали других, никогда не отваживаются облаять. Это молодцы, на которых душа радуется смотреть, — славные представители доброй старой гвардии, суровые морские гренадеры, с которых в шторм не раз слетал брезентовый дождевик. С ними весьма склонны водить знакомство иные из зеленых кадетов, от них черпают они свои самые ценные морские навыки и на них взирают с почтением, как на ветеранов, если чувство почтительности им вообще не чуждо.
Далее следует упомянуть людей, работающих на корме: местонахождением их являются шканцы. Под руководством рулевых и артиллерийских унтер-офицеров они распоряжаются гротом и бизанью, помогают выбирать грота-брас, а также другие снасти в кормовой части корабля.
Поскольку обязанности кормовых матросов относительно легки и нехитры и от них не ожидается большой наторелости в морской практике, в команду эту попадают преимущественно люди, до флота моря не видавшие, не слишком крепкие и закаленные и всего менее похожие на моряков; в силу того что им приходится пребывать на шканцах, назначаются они с оглядкой на их наружность. По большей части это стройные юноши, отличающиеся изяществом и вежливым обхождением. И если они не слишком сильно тянут, выбирая иной конец, зато притягивают взоры всех иноземных дам, которым случается посетить корабль. Бóльшую часть времени они проводят за чтением романов и в воспоминаниях о других романах, которые у них были на берегу, а также в сопоставлении с кем-либо из товарищей тех любовных драм и роковых обстоятельств, кои вынудили этих несчастных молодых людей из приличных семей променять былую сладкую жизнь на суровую флотскую среду. В самом деле, по некоторым признакам можно заключить, что многие из них вращались в весьма достойных кругах. Они неизменно следят за своей внешностью и испытывают отвращение к смоляной кадке, в каковую их почти никогда не заставляют обмакивать персты. За то что они гордятся покроем своих брюк и блеском дождевиков, остальная команда прозвала их морскими хлыщами и аристократами в шелковых носочках
