Белый Бушлат - [164]

Заметим, впрочем, что все аспекты мелвилловской критики флотских порядков, рассмотренные выше, — это всего лишь отдельные «вылазки» местного значения. Направление главного удара — система телесных наказаний, принятая (и узаконенная!) в американском военном, торговом и пассажирском флоте.

В этом смысле «Белый Бушлат» отнюдь не составлял исключения. В 40-е годы XIX в. в американской морской прозе не было, вероятно, ни одного произведения, которое не касалось бы этого жгучего вопроса. Упоминавшиеся выше книги Даны и Лича тоже содержали описание жестоких наказаний от «стандартной» порки девятихвосткой до смертоубийственной «прогонки сквозь строй эскадры». Это и неудивительно. Масштабы применения «дисциплинарных мер» в американском флоте способны были поразить самое неразвитое воображение. За недолгие месяцы пребывания Мелвилла на борту фрегата «Юнайтед Стейтс» на его глазах было выпорото более полутораста матросов.

Проблеме телесных наказаний Мелвилл специально посвятил в «Белом Бушлате» четыре главы. Он подверг ее тщательному рассмотрению со всех мыслимых точек зрения — от нравственной и религиозной до юридической и политической. Но с какой бы стороны писатель ни приближался к вопросу, вывод был всегда один: телесные наказания должны быть упразднены — они наносят вред человеку, обществу, флоту, государству. Мелвилл пытается увлечь читателя пафосом реформы. Голос его наполняется патетикой, обретает высокий накал риторической страстности.

Вместе с тем публицистические аспекты «Белого Бушлата» не ломают его жанровой структуры и не превращают его в трактат. Критические элементы не замкнуты в специальных главах или абзацах и не отъединены от образной системы романа. Напротив, социальное зло проявляет себя здесь через реальные человеческие конфликты, в которые вовлечены созданные Мелвиллом характеры — яркие, рельефные, живые. Трудно оспорить точку зрения У. Пломера, отметившего, что «если бы „Белый Бушлат“ был всего лишь документальным повествованием, имеющем целью способствовать реформе, то и тогда это была бы великолепная книга; но, конечно, менее великолепная, чем сейчас. В сущности это поразительная галерея характеров. Мир „Неверсинка“ населен разнообразными людьми, показанными при исполнении своих обязанностей или во время отдыха и развлечений»[536].

Это не означает, однако, что критицизм Мелвилла обращен против частных случаев, когда зло возникает как следствие индивидуальных действий или особенностей характера, т. е. обретает форму злоупотребления. Мелвилл четко отграничивает природу зла от его носителей. Это видно, например, из характеристики капитана Кларета, от жестокости которого более всего страдают матросы: «…в чем бы капитан Кларет ни провинился на „Неверсинке“, ни одна из совершенных им жестокостей не проистекала, по всей вероятности, от его личного, капитана Кларета, жестокосердия. Таким, каким он стал, сделали его заведенные в военном флоте порядки. Живи и действуй он на берегу, ну, скажем, купцом, его, без сомнения, считали бы добрым человеком».

В одной из заключительных глав Мелвилл специально подчеркивает, что дело не в зловредности офицеров или недисциплинированности матросов: «Иные из этих зол неизбежно порождаются Сводом законов военного времени; другие органически связаны с флотом как институтом и, как и прочие органические пороки, неизлечимы и исчезают лишь вместе с организмом, с которым они связаны». Корень зла — в господствующих традициях, в законоположениях, записанных в уставных статьях и параграфах. Мелвилл усматривал непримиримое противоречие между боевым уставом флота и основными принципами американской государственности. Устав представлялся ему порождением иноземного варварства, антиамериканским по самому своему духу. Откуда взялись статьи этого устава? — вопрошал Мелвилл. «Они не могут быть местным отпрыском политических институтов, основанных на Декларации независимости архидемократа Томаса Джефферсона. Нет, они были ввезены из-за границы, а именно из Англии, законы которой американцы отвергли, как тиранические, хотя в этом случае из всех ее законов сохранены самые жестокие».

Мелвилл приводит множество примеров из практики применения устава, подтверждающих, как ему кажется, ту мысль, что именно в параграфах и статьях этого документа заложен источник основных зол, царящих на кораблях военного флота.

Задача Мелвилла заключалась в том, чтобы доказать необходимость флотской реформы. Он вовсе не хотел, чтобы его читатели пожалели «бедного матроса» и на том успокоились. В отличие от многих своих предшественников, писатель стремился дискредитировать традиционно-романтическую идеализацию «простого матроса», «честного моряка», будто бы наделенного особенным великодушием, благородством сердца и т. п. Все это, как говорит Мелвилл, — от лукавого и от Фенимора Купера. Толпа матросов «Неверсинка» вовсе не блещет добродетелями или профессиональным мастерством. Нет в них ни благородства сердца, ни великодушия, ни даже заинтересованности в судьбах родины. Моральный облик матроса, с точки зрения Мелвилла, — это главное зло, порожденное законоположениями, определяющими нормы службы на военном флоте. Какой моряк, если только он окончательно не опустился, не утратил всякие моральные принципы, пойдет служить на военный корабль? Кто станет добровольно терпеть бессмысленную жестокость флотского режима, палочную дисциплину, грубость и несправедливость офицеров, голод, мизерное жалованье? Кто променяет свое человеческое достоинство, здоровье и свободу на уставную порцию грога? Нет, не из жалости к «бедному матросу» написал Мелвилл свою книгу! Цель его была другая, и он сам сказал об этом: «Так пусть будет здесь раз и навсегда объяснено, что никакая сентиментальная или умозрительная любовь к простому матросу… а еще менее желание прослыть его другом побуждали меня высказывать в различных частях этого сочинения мой взгляд на грубое притеснение, от которого страдает матрос…я хочу лишь, чтобы несправедливости были исправлены».