Угрюмый сотский, подогретый раздражением Кирилла, слушал его все более внимательно, стал поддакивать ему и рассказал в свою очередь, что слышал от каких-то старух о скором пришествии антихриста и о наступлении времени, когда поднимутся «все народы на народы».
Кирилло прикинулся невинным:
— Мне что?.. Мне ничего не надо. Я для тебя только, для дружбы, ну и начальство тоже обратит внимание. «Кто, — скажет, — разузнал первый? — Поликарп Михалыч, сотский! — A-а, вот он какой умный мужик. Дать ему в награду крест с лентой!..»
Поликарп как бы что-то соображал и, когда Кирилло дорисовывал ему картину, как сам исправник будет здороваться с ним «по руке», вдруг круто повернул назад и сказал:
— А ведь верно, Кирилло Зотеич, ты правду говоришь… Надо донести начальству!.. А то потом расхлебывай, ежели што…
— А може, не стоит связываться? — спросил хитрый Кирилло.
— Как не стоит? Дело не шуточное!.. Черт их знает, что у них в башке-то.
Кирилл ехидно улыбался в бороду…
Проповедь Чета всколыхнула вековую спячку Алтая.
Обещание пришествия Ой-Рота, как прекрасная мечта, воскресило упавший дух Алтай-кижи и особым блеском украсило новое учение.
— Добрый Белый Бурхан победил злого Эрлика!
— Идет новый Бог, Бурхан Ой-Рот!
— Не будет русских на Алтае!
— Не надо Шайтана и его изображений… Долой шаманов, их камланье и бубны…
— Юч-Курбустан-Бурхан!..
По ночам, словно ульи, загудели калмыцкие аилы.
У алтайских калмыков все важное совершается ночью — днем слишком жарко. Днем алтаец вял и сонлив. Зато ночью алтайцы носятся на своих маленьких гибких лошадках по горам и долам родного Алтая.
Часто по вечерам, после зари, топот многих скачущих лошадей оглашал голубые долины Алтая.
Далеко неслись унылые, но свободные, как горные реки, старинные алтайские песни.
Алтайцы спешили на собрания.
В аил Чета, к лиловым скалам Карлыка, стекались тысячи алтайцев: послушать, как будет говорить Чет о новой вере, а потом, разъехавшись по Алтаю, рассказывать другим о словах пророка.
Чет, пророк Бурхана, был неузнаваем, точно вырос и возмужал. Точно не бывало в нем застенчивости и скромности. Голос его стал спокойным и твердым, движения плавны. Но он по-прежнему был прост и ласков в обращении и проявлял полное бескорыстие, отдавая обильно сыпавшиеся от богатеев-зайсангов подарки своим бедным родичам. Чет сразу стал пользоваться большим почетом. Самые уважаемые калмыки держали стремя, когда он садился на коня, а большего почета не знают на Алтае.
Старик Айнтай давно уже признал Чета своим зятем и теперь гордился им. Недавно страстный последователь древних заветов, старик отрекся от старых богов и со всей горячностью поэта отдался новому течению. Он даже сочинил один за одним несколько звучных гимнов Белому Бурхану, за что Алтайцы назвали старика «ярлыкчи» — вещим наставником.
На Алтае пошли изменения даже в мелочах жизни.
Стали здороваться не обычным:
— Езень!
Стали говорить при встрече приветствие, произнесенное Ой-Ротом при встрече с Тутанхэ:
— Яхши!
Алтайцы твердо верили, что божественная сила Бурхана сделает так, что русские сами уйдут из гор, уступив их Алтай-кижи.
Недаром новая религия учила, в знак мирных чувств своих последователей, зарывать ножи в землю при молении.
Как снег весной, таял шаманизм. Скоро около двух третей алтайцев стали бурханистами. Перешло в бурханизм даже много алтайцев, только что принявших христианское крещение от миссионеров.
Дивились этому русские в соседних селах.
На сходках, на вечерках, на покосах, везде, где собиралось несколько русских, слышалось:
— Что это доспелось с калмыками? Арачки даже меньше пьют, все что-то талалакают!.. Молятся!..
— Собираются вместе по несколько сот!
— Дело, ребята, неладно!.. Надо держать ухо востро.
И, как искру в порох, бросили Кирилл и угрюмый сотский Поликарп, которые однажды на сходке заявили:
— Сами слышали, что калмычишки с японцами заодно замышляют!..
Кирилле бы одному не поверили, потому что все знали неудачный роман его с Тутанхэ. Но сотский Поликарп, богатей и церковный староста, слыл за человека степенного, который слова зря не скажет.
И понесся слух о японцах. Скоро говорили уже, как достоверное:
— Калмыки-то заодно с японцами затевают, провались я на этом месте! Они, вишь, по Алтаю хотят японцев в Сибирь провести и заполонить, значит, ее.
— Говорят, новый царь придет, японский, значит, богдыхан. Айротом звать.
В другом месте говорили иное:
— Новая вера у них теперича. Бурханом они бога-то зовут, Эрлика по шапке, значит. Придет, говорят, новый бог наш, Бурхан, и попалит огнем все русские деревни.
— Врут!
— Где ихнему Бурханке супротив нашего!..
В общем, однако, все толки сводились к одному, что с калмыками творится что-то неладное.
— Быть, ребята, худу!..
— Однако, бунт-забастовку калмыки хотят изладить?..
И вдруг сорвалось у многих:
— Бить их, чертей окаянных!..
А Кирилло на свои деньги подпаивал громил и разжигал страсти, ездил по селам, подзадоривая и запугивая русских.
— Вот погодите, японцы с калмыками придут, так покажут вам кузькину мать!
Уже носились слухи, что на вершине Херема стоит 30000 калмыцко-японского войска и пушки.
