Белые тени - [84]

Охраняя свою «самостоятельность», руководители союза, принимая к себе членов РОВСа, зорко за ними следили. Под наблюдение были взяты несколько человек из недавно образованного при белградском отделении союза «Офицерского звена». Но этого Байдалакову казалось мало, и он обратился за советом к заведующему русским отделом белградской тайной полиции Губареву. Тот предложил назначить весьма опытного в сыскном деле агента — Георгия Сергеевича Околова начальником контрразведки НТСНП.

Прошло немного времени. В одну из суббот ротмистр Комаровский пригласил Марию Дическул на танцевальный вечер, который устраивал какой-то офицерский кружок. По окончании вечера Мария обнаружила, что в ее сумочке нет ключа от квартиры. Сумочку она оставляла на столе, когда уходила танцевать с Комаровским или сидевшим в их компании доктором Линицким.

Решив, что ключ она забыла дома или потеряла, Дическул не придала пропаже большого значения и лишь посетовала, что придется будить тетку.

На другой день, придя в клуб НТСНП, Мария вскользь, в шутливой форме рассказала о веселом офицерском вечере и о потере ключа.

Однако Байдалаков и Георгиевский, узнав о случившемся, всполошились: ведь под подозрением был доктор Линицкий, один из взятых под наблюдение офицеров! Тень падала и на самого Комаровского. Исполбюро НТСНП сообщило о случае пропажи писем и ключа белградской полиции, указав подозреваемых ими лиц.

Через неделю Околов узнал, что Дическул и ее тетушка приглашены Комаровским на премьеру в русский театр, известил о том полицию, высказав предположение о возможной выемке секретных документов большевистскими агентами, и передал изготовленные заранее ключи.

Полиция устроила в квартире засаду. Около десяти часов ничего не подозревающий Линицкий, отперев дверь, вошел с двумя товарищами в квартиру, и тут же все трое были сбиты с ног, схвачены и отправлены в наручниках в Главнячу. О Главняче — так называли главное управление тайной полиции Белграда — Линицкий наслушался предостаточно: там люди либо сознаются во всем, либо остаются калеками. Линицкий сразу же указал на Комаровского как на главного инициатора операции.

Начальник полиции, занявшийся этим делом лично, не мешкая направил своих агентов в Русский дом за Комаровским. А те, не зная сути дела, арестовали его и со свойственной им грубостью его даму, которой оказалась Мария Дическул.

Обругав агентов и извинившись перед Дическул, начальник полиции велел отвезти Марию домой. Проведя бессонную ночь, обиженная недоверием руководства союза, грубостью полиции, расстроенная вероломством жениха и не веря еще до конца всему происшедшему, она кинулась на другое же утро к Байдалакову. Но тот, зная ее бешеный нрав, предпочел не оказаться дома. Тогда она поехала к Георгиевскому в Земун. Профессор постарался убедить ее в правильности действий исполнительного бюро, в том, что Комаровский и Линицкий — это агенты Москвы, и уговаривал выступить против них главным обвинителем и свидетелем. Она заявила, что Комаровский и Линицкий поступили с ней подло, но никакие они не агенты, а просто выполняли поручение РОВСа. Она запальчиво сказала, что союз относится к РОВСу с циничной бесцеремонностью, обзывая даже в печати его руководителей выжившими из ума генералами, а в то же время пользуется его каналами для переправки в Советский Союз подпольной литературы и не брезгует его деньгами.

Дическул была остра на язык и отлично разбиралась в кухне НТСНП, поскольку занимала должность казначея при исполбюро и была посредницей между «союзом» и РОВСом.

Дело дошло до размолвки.

День был воскресный, у русской церкви устраивалось нечто вроде гулянья, тут только и было разговору, что о вчерашнем происшествии. Тон задал генерал Барбович, ругали на чем свет стоит «нацмальчиков». Сам генерал из церкви отправился к начальнику полиции, чтобы защитить своего адъютанта и его товарищей, которые стали жертвой интриганов НТСНП, этих гнусных провокаторов и врагов РОВСа.

Но уверения генерала не поколебали начальника полиции. При ночном обыске, произведенном в квартирах арестованных, были найдены письма Байдалакова и некоторые материалы, касавшиеся «Внутренней линии», которые весьма заинтересовали не только белградскую полицию, но и разведку генштаба. Бюрократическая машина была пущена.

Скандал разрастался. Вожаки НТСНП утверждали, что арестованные являются если не прямыми, то косвенными агентами НКВД, генерал Барбович клялся, что они ярые враги большевиков. Дическул взяла сторону жениха. Мнение широкой публики разделилось, но подавляющее большинство всячески осуждало затеявших этот ненужный скандал «нацмальчиков» и их вожаков-авантюристов.

Позиция, занятая Дическул, принудила исполбюро вывести ее из своего состава. Надеясь на поддержку членов НТСНП, среди которых она пользовалась известным авторитетом, она подала заявление о своем уходе. И одновременно послала в отделы и отделения союза письма с целью реабилитировать себя и подорвать авторитет испод бюро. Дическул описывала происшедшее в выгодном для себя свете.

Экзальтированная, с идеалистическими понятиями о свободе, она мечтала стать русской Шарлоттой Кордэ с тем, чтобы, убив русского Марата, добровольно отдаться в руки властей и с благородной решимостью, героиней, взойти на эшафот. Не обладая острым умом и большой наблюдательностью, она все-таки раскусила и корнета Изюмского полка Байдалакова, и профессора Георгиевского, поняла их политическую весьма извилистую линию, довольно шаткие идеологические позиции и далеко не бескорыстное служение «делу».