Белые тени - [82]

Тот читал стихи Гумилева:

...Пусть безумствует море и хлещет,

Гребни волн поднялись в небеса —

Ни один пред грозой не трепещет,

Ни один не свернет паруса.

Байдалаков сел, его глаза поблескивали, брови еще хмурились, но губы уже тронула еле заметная снисходительная улыбка, которая, казалось, говорила: «Простите, господа, за слабость к эстетике». Потом, взглянув на часы, объявил:

— Пора и по домам, время позднее, и людей задерживаем. Павлик, — обратился он к своему секретарю, — скажите, чтобы проводили Александра Эмильевича и Владимира Дмитриевича, — и он кивнул в сторону Вюрглера и Поремского.

— Виктор Михайлович! О безопасности членов исполнительного бюро во время съезда, как и о порядке на торжественном заседании в Русском доме, позабочусь я, — сказал, поднимаясь с места, сидевший в сторонке Чегодов. — А в случае каких-то провокаций на съезде, тем более что время неспокойное, что нам делать?

— Не церемоньтесь, как договорились! — перебил его Байдалаков. — Дело в том, — продолжал он, обращаясь к собранию, — что мы располагаем некоторыми сведениями. Возможны покушения на наших людей и демонстрации. Рука Москвы! — И он сделал неопределенный жест.

«Никаких у тебя сведений нет, — подумал Чегодов, — очередной «мыльный пузырь»!»

2

Чегодов вызвал по телефону такси и поехал провожать Георгиевского. Профессор жил на другой стороне Дуная, в небольшом городке Земун, в собственном доме, на слабо освещенной улице Деспота Джурджа. Нужно было решить ряд организационных вопросов в связи с открытием съезда. Но, едва усевшись в машину, Георгиевский сказал:

— А вы знаете, я носом к носу столкнулся сегодня с Марией Демьяновной! Уж не готовит ли она что?

— Вряд ли! Приезжала, наверно, в Белград нелегально в театр. Здесь танцует Карсавина! Я смотрел ее вчера. Чудо какое-то! — Для Чегодова Мария Демьяновна Дическул, бывший член исполбюро, одна из основателей — идеологов организации, с позором изгнанная из союза, а потом при его, Чегодова, участии высланная из Белграда, была прошедшим этапом, неприятным, но, видимо, необходимым. Ему хотелось перевести разговор на другую тему.

Профессор озабоченно шмыгнул носом и, щурясь, зло заметил:

— Вы все-таки скажите о ее приезде Губареву, змея-Мария на все способна. Кстати, он не придет на съезд? Вы послали ему приглашение?

— Удобно ли ему? Шеф русского отдела белградской тайной полиции на съезде террористической организации! Неплохой заголовок для любой левой газетенки. Я удивляюсь, как начальник полиции разрешил этот съезд! Это только вы могли его уломать.

— Только я! — подтвердил профессор и задумчиво продолжал: — Сначала категорически отказывал. Но когда я рассказал, что мы собираемся печатать свою газету и подлисток в Германии, и о том, что мне обещали визу и я буду просить его санкции уехать в Берлин, где надеюсь получить аудиенцию у самого Гитлера... — Он посмотрел на отделявшее их от водителя толстое стекло. — Правда, я сказал ему не совсем так.

— Ну и что?

— Когда я намекнул насчет аудиенции с фюрером, он заколебался в своем первоначальном решении и сказал: «Я подумаю и завтра-послезавтра позвоню». Полагаю, он связан с немцами.

— Сейчас все стараются с ними связаться. Только как они всем угодят? Сербам и хорватам, нам и самостийным украинцам и казакам. Еще год назад мы пели другие песни. — Чегодов знал об альянсе с японцами и поляками, был склонен предполагать, что профессор связан и с Интеллидженс сервис, и намекал на его прежние, весьма негативные суждения о нацистской Германии и об их вождях.

— Знаете что? — По тому, как Георгиевский ощерился и закивал головой, Чегодов понял, что генсек сделал какой-то неожиданный для себя вывод. — Мне хотелось бы дать вам весьма сложное и деликатное поручение. Вы понимаете, что наш съезд привлекает внимание многих разведок, поскольку мы располагаем в какой-то мере обученными кадрами, готовыми к борьбе с коммунизмом любыми средствами. И разумеется, каждая разведка пошлет на наш съезд своего наблюдателя — поглядеть на наши кадры. Не так ли?

— Не обязательно, Михаил Александрович. Полагаю, их больше интересует не наша гостиная, а кабинет и спальня.

— Не только! Всякая осведомительная служба желает охватить все области жизни, ибо, — профессор поднял палец и кому-то погрозил, — ибо она сама не что иное, как элемент этой жизни.

— Инстинкт самосохранения!

— Я имею основания предполагать, что за нами будут наблюдать и немецкие и советские разведчики.

— Как за невестами на смотринах, — фыркнул Чегодов.

— Именно! И нам нужно знать своих женихов и кое-кому дать от ворот поворот. По списку. Он далеко не полный. Да и вряд ли туда попадут интересующие нас лица. — Он шмыгнул носом и полез в карман.

Машина катила по тихим безлюдным улицам Земуна. Вот и улица Деспота Джурджа, 11. Профессор выбрался из автомобиля, протянул шоферу стодинарку и сказал:

— Вы подождите немного, а потом отвезете моего друга обратно. Олег Николаевич, пройдемтесь и закончим наш разговор. Всего разослано девятьсот пятьдесят приглашений, — продолжал он, пройдя шагов двадцать и остановившись у фонаря, — четыреста пятьдесят розового цвета дано в распоряжение членов союза, вот список, — и он протянул Чегодову несколько сложенных вчетверо листов. — Триста зеленых дано русским организациям и двести голубых — наших хозяевам — сербам. Кроме того, мы по-своему пометили билеты для каждой организации. Вот, пожалуйста! Вам придется установить около двухсот лиц, из коих добрая половина югославов, что весьма усложняет вопрос. Байдалаков вас уже инструктировал?