Белые тапочки от Версаче - [33]

Катя подняла глаза и с недоумением посмотрела на него. В его глазах, кроме безразличия, ничего не читалось.

«Красивая пустая кукла, злой и бессердечный!» – подумала Катя, но, не выдержав его взгляда, принялась рассматривать татуировки и шрамы, украшавшие грудь артиста.

– Терпеть не могу татуировки, – сказала она.

– Правда? Это интересно. Простите, что не спросил у вас разрешения сделать их. Врач моего деда! Просто Баба Яга Костяная Нога, сломавшая свой костыль, – противно улыбнулся Герман.

– Плохой из вас герой-любовник, если вы говорите женщине такие слова, – спокойно сказала Катя, полная решимости достучаться до железобетонного сердца Германа.

– Это судить зрителям, а не тебе, – презрительно фыркнул он, отступая на шаг.

Он исчез внутри домика, Катя, секунду поразмыслив, решительно вошла следом.

– Ни один нормальный человек не может оставаться безучастным, если другого человека подстерегает опасность, – сказала Катя, входя через небольшую прихожую в комнату средних размеров.

Обстановка была в простом, деревенском стиле. Деревянный пол из широких ровных досок, низкий потолок, простая мебель и два плетеных кресла, в одном из которых расположился Герман, так и не удосужившийся накинуть на себя хоть какую-нибудь одежду.

– Вот пусть люди и позаботятся. Моя мать жила без отца, и я рос без деда, и ничем я этому человеку не обязан, – вяло ответил Герман.

– Но так же нельзя… Вы его единственный родственник! Забудьте обиды! Помогите старику!

– Если вы такая сердобольная, вот и помогайте, – смерил ее безразличным взглядом красавец.

– Я бы с удовольствием, но что я могу?! Ваш дед, мне кажется, попал в руки мошенников, – и Катя вкратце рассказала о подозрениях, которые зародились в ее голове. – Понимаете, почему я приехала к вам? Я ничего не могу! Иван Федорович не хочет меня видеть.

– Правильно делает, – фыркнул Герман.

– Я не могу пойти в милицию, так как у меня нет никаких доказательств, одни только подозрения. И потом, на каких основаниях я к ним пойду. Вы его единственный родственник, и вас в милиции послушают, а от меня не примут даже заявления.

– А вам не кажется, что вы ненормальная и ваши подозрения всего лишь глупые домыслы? – спросил Герман.

– На моем участке умерла женщина от сердечного приступа. Она тоже пользовалась услугами «Ангелов с поднебесья», а у моей подруги умер преподаватель, связавшийся с этой фирмой, – сказала Катя, чувствуя сквозняк, так как у Германа было распахнуто окно и входная дверь тоже не была закрыта до конца.

– А вы думали, что старые люди живут вечно? – усмехнулся Герман.

– Ну что вам стоит, Герман? А вдруг я права? Спасите деда! Поговорите с ним, пусть дед перепишет квартиру на вас, тогда он не будет нужен «Ангелам с поднебесья», и они отстанут от него, – предложила Катя. – Главное, чтобы не было поздно.

– Мне не нужна его квартира, и кому он ее завещает, мне все равно.

– Ради его спасения, – умоляюще посмотрела на него Катя, почему-то сфокусировавшись на его руках и только сейчас заметив синяки и следы уколов.

«Бог мой, с кем я говорю?! Он же законченный наркоман! Вот это да! Вот это богема!» – мелькнула мысль у Кати.

– У меня нет желания никого спасать и больше слушать этот бред. Вы предложите свои услуги деду, может, он клюнет на ваше молодое тело и красивые глаза и отпишет вам квартирку? Он ведь у нас в семье известный ходок был, а такие и в старости не успокаиваются, – спокойно сказал Герман и пронзил ее взглядом темных глаз. – А сегодня ныряй в постель ко мне, твоя хромота там будет не помеха, все равно я сегодня один.

Катя встала с кресла и, хромая, пошла на выход. В дверях она остановилась.

– Не могли бы вы, Герман, оказать мне одну услугу? Сообщать о всех ваших новых ролях, фильмах и проектах, в которых вы будете участвовать, чтобы я случайно не увидела вас по телевизору?

– Странно это слышать от тебя, – вдруг сказал Герман каким-то другим тоном.

Катя насторожилась и внимательно посмотрела на него, но, кроме нахального выражения лица, ничего не увидела.

– Я и раньше считала, что вы плохой актер, но сейчас боюсь, что меня просто стошнит. А то, что я зря приехала, я уже поняла.

– Была бы ты мужиком, получила бы в рыло, – спокойно сказал Герман.

– От такого «героя-любовника» всего можно ожидать, – сказала Катя. – Я сама предупрежу Ивана Федоровича, хоть он не хочет меня видеть и слышать.

Катя вышла из домика, с силой шарахнув дверью, и заковыляла на автобусную остановку, чертыхаясь от злости:

– Черт его возьми! Идиот! Дебил! Дурак! Нет, самодур! Звезда! Чемпион мира! Красавец с фиговым листком! Продавший душу наркоман! Зря! Зря приехала!

Она шла эти три километра назад, спотыкаясь и ругаясь, очень долго. Вокруг была темень. Катя даже думать не хотела о том, что она лишилась второй трости, это уже был словно злой рок.

Какие-то пьяные люди горланили на автобусной остановке. Сначала Катя испугалась, что пьяные могут пристать к ней, но потом поняла, что они пьяны до такой степени, что им и с лавки не встать. Она купила билет до Москвы и целых сорок минут ждала автобуса, отправляющегося ночным рейсом до Москвы. Домой Катя добралась без сил и сразу же легла спать, стараясь больше не думать о своей неудачной попытке примирить Ивана Федоровича с внуком, а заодно и оградить старика от опасности.