Белые пятна - [3]

— Кто же утвердит наш отчет, если мы не приложим самой точной документации! — удивился Ганин.

С помощью Разумова он выбрался наверх.

— Не сердите меня, Андрей Федорович, — в голосе Лукьянова послышалось недовольство. — Мы производим самые обыкновенные поиски. И не упоминайте, пожалуйста, о повторной зачистке. Не соглашусь, ей-богу!

Ганин непримиримо сдвинул брови, готовясь возразить, но Лукьянов продолжал, жестом заставив молчать молодого человека:

— Тресту нужна не архитектоника нашего участка, а реальная жила, реальная слюда. Рефераты о ней можете оставить себе на память.

Разумов с любопытством прислушивался к их опору. Ему нравился Ганин, еще совсем молодой, должно быть только что получивший назначение.

— Опыт! Опыт! А что это такое, Андрей? Согласитесь, что опыт — это тысячи утонувших при попытке переправиться через бушующий поток. Понадобились века, прежде чем в голове одного из наших далеких предков мелькнула простая на наш взгляд мысль: перекинуть с берега на берег вырванный бурей ствол. Понимаете? Мост — это вывод, но не всякое явление может лечь в основу вывода, тем более в нашей практике.

— Участок нужно детально изучить, — упрямо возразил Ганин.

— Ну, Андрей Федорович… А, впрочем, делайте, как знаете, но боюсь, что через месяц вас придется отправить в дом отдыха, чтобы не протянули ноги прежде времени.

Оба рассмеялись. Лукьянов взглянул на солнце.

— Кончать пора, — сказал он Разумову. — Инструмент оставьте здесь: в тайге воришек нет.

Вскоре просека опустела.

4

Экспедиция разбила лагерь в глубокой и просторной котловине, хорошо защищенной от ветров крутыми сопками. Два ряда палаток расположились по военному образцу, почти впритык друг к другу; несколько поодаль белела палатка начальника, за ней, поближе к дороге, виднелись два балагана из корья, в которых были размещены склады.

У истока ручья, из которого брали воду для нужд лагеря, голубел купол наледи. Наледь медленно таяла, и вода стекала в продолговатый бочажок, в устье которого когда-то врезался скальный оползень. По-видимому, он и образовал со временем водохранилище, питаемое невидимыми родниками. Неподалеку неумолчно шумел водопад.

Как в цыганском таборе, у палаток горели костры. Вокруг них слонялся веселый и крикливый народ экспедиции. Многие хлопотали у подножия сопки, распиливая на дрова бурелом, иные собирали прошлогодние мхи. Ящики, тюки, наспех сколоченные из досок хозяйственные постройки. Десяток вольготно пасущихся лошадей дополнял сходство лагеря с цыганским табором.

По старинке разведчики так и называли лагерь, подчеркивая характер своей деятельности — кипучей и быстротечной.

Не желая огибать выступ, вокруг которого вилась дорога, хватаясь за камни, то прыгая, то скользя, обдирая руки, Виктор спустился вниз. Посмотрел на скалу и улыбнулся: забраться тем же путем вверх едва ли было возможно.

— Башки не жаль тебе? — Перед ним стоял пожилой рабочий, рубивший валежник.

— Я люблю прямую дорогу, дядя.

— Прямую! Не построили еще, — проворчал тот.

Виктор пошел к палаткам. У корьевого балагана толпился народ: завхоз выдавал продукты, и это напомнило Виктору об обеде. «А что я буду есть и где? — подумал он, ощупывая в кармане деньги. — Придется, видно, купить колбасы и сахару. Фу, как надоело!»

Его окликнули. К нему с пакетами в руках шел от склада Курбатов. Виктор отдал ему флягу.

— Ты где устроился? — дружелюбно спросил Курбатов. — Может, к нам пристанешь? Палатка хорошая, и для тебя место найдется. Хочешь? Со мной Каблуков, Васька Терехов и Настя. Знаешь? Щербатая.

Виктор согласился, и они пошли к палатке. Между двух жердей протянулась веревка, на ней сушились полотенца, чья-то вымокшая фуфайка. Внутри палатки было просторно. На большом брезенте, прикрывавшем ворох веток и мха, вполне могли поместиться четверо-пятеро мужчин; у стены стояла настоящая кровать, застланная байковым одеялом, с маленькой подушкой в изголовье. Два фанерных ящика, заменяющих стол, довершали обстановку.

Сзади палатки горел костер, и оттуда пахло чем-то вкусным.

Виктор поздоровался с Тереховым — круглолицым молодым парнем с улыбчивыми, наивными глазами. Вскоре подошел Каблуков — худощавый и смуглый разведчик с большим багровым шрамом на подбородке. Он принес две булки хлеба, копченую воблу и круглую головку сыра.

— Настя, принимай! — крикнул он, опуская покупки на стол. — В нашу пятерку? — улыбнулся он Виктору. Тот кивнул.

— Иду, Жора, иду! — из-за палатки вышла девушка, неся в руках большую кастрюлю. Шла она осторожным, плавным шагом, опустив глаза; длинные ресницы легли тенями; чуть припухлые губы сомкнуты. Кожа лица была желтоватая, словно она долго болела и недавно встала с постели, зато белая шея без складок, неширокие, точеные плечи останавливали на себе взгляд. Особую прелесть Настиному лицу придавали глаза непередаваемого цвета: они не были серыми, но в них мало было и голубизны; глаза имели редкую способность темнеть от расширяющихся зрачков, но не делались темными, в них постоянно играли искорки, и, чуть сощуренные, придавали нежную выразительность всему лицу. А оно было чисто русское, с красивым носом, чистым выпуклым лбом, и темными, но не черными бровями.