Белые пятна - [27]

4

В тяжелом раздумье да в невеселых воспоминаниях скоротал Виктор ночь. Он не заметил, как наступил рассвет. Лицо его осунулось, под глазами темнели полукружия.

— Не спал? Да? — спросил Курбатов проснувшись.

— Раздумался.

— Бывает, — протянул Курбатов и торопливо растолкал остальных.

Они тут же тронулись в путь. Восход солнца застал их на высоком берегу реки. Внизу раскинулась глубокая падь, по ней вольно текла река. Вверху она срывалась водопадом из ущелья, километра два переливалась спокойно и плавно, потом, войдя в теснину, рвалась дальше — бурная и тенистая.

Над рекой провисли провода телеграфной связи, перекинутые с вышки на вышку. Курбатов что-то шептал Ваське. Терехов кивнул головой, снял с себя ремень и быстро начал карабкаться на вышку.

— Порвем, — пояснил Курбатов, — чтобы сообщить не могли.

Виктор вздрогнул. Его воображение заработало живо и ярко: вот Васька разбивает изоляторы; телеграфная связь нарушена на самом трудном участке. Напрасно дежурный телеграфист выстукивает позывные — станции не отвечают.

Сотни телеграмм, важных правительственных решений не переданы. Ну, а если сегодня нападут на Родину? Связи нет! Кто виновник бедствия?

Виктора передернуло. Сердце заныло и словно перестало биться. Он виновник, он! Если бы он, Разумов, решительно сказал «нет!» — Курбатов не решился бы уйти.

Зачем он ушел из табора? Почему заразился настроением Лукьянова, который ни во что не верит? Ни в труд не верит, ни в его результаты. Неужели Григорий Васильевич дальновиднее всех? Скорбное лицо Насти проплыло перед глазами. Чем-то оно напоминало лицо той, другой, которую звали Катей. Не поэтому ли его так тянуло к Насте? Зачем он оттолкнул и эту? Ведь благодаря его вниманию, его любви, она стала другой. Ради кого? Ради него же, Витьки Разумова… Решай же, Виктор! Через минуту будет поздно…

— Васька, назад! — крикнул Разумов, поднимая ружье.

— Назад я на проволоке спущусь!..

— Давай вниз! — Виктор взвел курки.

Ваську со столба точно ветром сдуло. Потирая ладони — горят, все в занозах, — он испуганно хлопал глазами, не поднимаясь с земли. Курбатов и Жорка молчали.

Боясь скорого на решения Курбатова, Разумов не выпускал ружья. И заговорил взволнованно, страстно:

— Ребята, что же мы творим? Разве мы бандиты? Преступление хотим совершить… Мы сделали огромную глупость, убежав из табора. И этого нам мало! Еще вредить замышляем. Нет, не допущу. И, как хотите, я вернусь, Николай. Не могу.

Он не отрывал глаз от Курбатова. Тот некоторое время угрюмо смотрел на Разумова и первый отвел глаза, потупился.

— Ружье-то опусти, — посоветовал он. — На грех и палка стреляет. Ох, язви тебя! Как ты Ваську-то напугал!

Тягостное ощущение неминуемой вражды медленно рассеивалось. Васька встал, попробовал улыбнуться, подул на руки.

— Ишь, дьявол! До смерти мог зашибить меня! Как я летел с верхотуры-то! Горят, ровно в огне. Тащить занозы тебя заставлю. — После недолгого молчания он добавил, ни на кого не глядя: — И впрямь, не дело мы с тобой, Коля, удумали. Чистое вредительство. Во! Нет! Я, Витя, с тобой. Как хочешь, Коля, обижайся не обижайся, не по пути нам. На всю жизнь запомню я это место…

— Что вы, ребята! Засмеют, если вернемся. Айда так… как шли… без фокусов, — зачастил Жорка Каблуков.

Курбатов понял, что он в одиночестве. Жорка? Чепуха! Он страшился взглянуть на ребят и встретить в их глазах отчужденность, холод неприязни, которая возникает иногда мгновенно. Но почему они молчат, чего ждут? Он поднял голову. Трое смотрели на него с прежним дружелюбием. Ему стало легче. Дружба-то не потеряна. Каждый с радостью забудет общую глупость и… все сгладится. Ждут же, что скажет он — коновод. Значит?

— Чего уж! Домой надо! Смеху я не боюсь. Да никто и не узнает, коль болтать не станем. Я вот что думаю… Времена не те для старателя-бродяги. И в тайге мы завсегда помним о таком, о чем раньше, такие как я, и думать не думали… — Сказав эту туманную фразу может быть больше для себя, Курбатов сдернул котомку, распорядился как прежде: — Поедим — и домой. Свернем на седьмое зимовье, там лошадей, может, достанем. К обеду дома будем. Соскучились… поди.

Мрачная шутка не вызвала смеха, зато она задела всех. Над собой в эту минуту неловко было смеяться.

5

Чьи-то ноги бухали по утрамбованной вокруг палатки земле. Опять! Кто-то вошел. Настя отскочила от столика, наклонилась, что-то сунула в чемоданчик и резко захлопнула крышку. Как надоели! Она не успела обернуться: сильные руки обхватили ее.

— Виктор?! А-а-а!

Взглянула. Он! Припала головой к его плечу. Вихрь мыслей, одна другой противоречивее. Донесся визг Лиды, раскатистый хохот Терехова. Что спросить? О чем? А может ничего не спрашивать? Он же молчит, но не выпускает ее из объятий. Она в воздухе, с закинутыми на плечи Разумова руками. Было? Не было?

— Где же ты летал, сокол?

— Мы немножко заблудились, Настя, — ответил Виктор. Но прежде чем опустить Настю на землю, он поцеловал ее.

Настя робко, неуверенно ответила на поцелуй и потом обвила его шею руками и тихо заплакала.

— И Коля Курбатов заблудился?

— Все заблудились. Но… надеюсь, хорошая, больше этого не случится с нами.