Белые пелеринки - [11]
— Ладно!
— Ну, давай лапку. И молчи покамест, а то сейчас Herr Шталь (господин Шталь) войдет. Немец, перец, колбаса, купил лошадь без хвоста!
— Как? Ха-ха-ха-ха! — засмеялась Южаночка и тотчас же осеклась.
Прозвучал звонок. В класс вошел старик маленького роста, в очках, с совершенно седыми волосами.
Это был учитель немецкого языка, господин Шталь, добрейшее в мире существо.
Присутствие черноглазой смуглой девочки в «партикулярном» костюме сразу бросилось старику в глаза.
— А-а… новость на классе, — произнес он ломаным русским языком, — однаво маленькова шюлерин… Пожалуйте сюда, маленькова барышня и говорит мене, што ви знайт из немецкого слов, — обратился он к Инне.
— Надо встать и выйти на середину класса, — подтолкнула Южаночку ее соседка Гаврик.
Та неторопливо встала, прошла по классу и нерешительно остановилась перед кафедрой.
— Сделай реверанс, Палтова, — прозвучал голос Анны Васильевны, вязавшей у окна.
— Обмокнись! Обмокнись! — шептала ей со своей скамейки Гаврик.
Но Южаночка продолжала стоять неподвижно и спокойными безмятежными глазами рассматривать учителя. И слово реверанс, и слово «обмокнись», то есть присядь на институтском жаргоне, ей были одинаково не понятны. Но зато ей сразу стало мило и понятно добродушное лицо учителя, с седыми как лунь волосами.
«На дедушку похож! Такой же хорошенький, старенький!» — пронеслось в ее голове, и она улыбнулась ему.
При виде этой улыбки лицо Шталя стало еще более добродушным.
— О каков карош маленьков девушка! Совсем карош маленьков барышня! А что знайт маленьков барышня по-немецку? — произнес он ласково.
Южаночка подняла руку и усиленно терла себе лоб, стараясь припомнить хоть какую-нибудь немецкую фразу, случайно запавшую ей в голову.
Увы! По-немецки тетя Аня, или, вернее, Анна Петровна Палтова, не успела выучить Южаночку, а уроки с крысой, прогостившей у них только два летних месяца, мало подвинулись вперед. Зато денщик Тарас не раз дразнил при Южаночке ротного портного-немца Франца двумя фразами, на сомнительном немецком диалекте, которые и старалась теперь припомнить черноглазая девочка.
— Ну? Ну? Что же ви молшитъ? Нечего не знайт по-немецку? О как шаль! Как шаль! — сокрушенно покачал головой добрый старик.
— Нет, нет, я знаю! Пожалуйста, не огорчайтесь! Я целые две фразы знаю по-немецки! — произнесла Инна, разом припоминая то, что слышала от Тараса-денщика.
— Ну! Ну! Gut! Gut! Говорить поскорее! — закивал головою учитель.
— А вот, первая: Sprechen Sie deutsch — ja Иван Андреич…[3] А вот и второе: Morgen Frьh[4] — нос утри, — под взрыв хохота всего класса проговорила Южаночка.
— О! О! — произнес с печалью в голосе господин Шталь, — вы не знайт по-немецку, маленьков барышня. Совзем не знайт, совзем не знайтъ! — закачал он грустно своей белой, точно снегом покрытой, головою.
— Палтова! Как можешь ты говорить такие глупости господину учителю! — послышался строгий голос классной дамы. — А вы прочие, не сметь смеяться! Мол-чать! Сейчас же замолчать у меня! — горячилась она.
Девочки смолкли.
— Как глупа эта Палтова! — прошептала Лина Фальк своей соседке, всегда грустной Зое Цаплиной.
На что кроткая Цапля отвечала:
— О нет… Она премилая. Только чуточку смешная. Но у нее доброе сердце, и мне она нравится.
— Ну, и поздравляю тебя! — оборвала ее Лина и, повернувшись спиной к соседке, впилась в Инну злыми глазами.
А ей было бесконечно жаль этого доброго старика, напомнившего девочке ее любимца-дедушку, и ей захотелось во что бы то ни стало сейчас же успокоить его и утешить. Южаночка сделала несколько шагов вперед, приблизилась к кафедре и, прежде чем кто-либо успеть остановить ее, положила на плечо учителя свою крошечную ручонку и, похлопывая ею по плечу старика, проговорила так ласково, как только могла:
— Пожалуйста! О, пожалуйста, не огорчайтесь, господин немец, голубчик! Милый господин немец, не огорчайтесь. Я знаю только две фразы пока, это правда, но через неделю я буду их знать двадцать и тридцать даже, даю вам честное слово, милый, дорогой господин немец! Честное слово! Да!
Взрыв хохота наполнил комнату.
Смеялись до упаду, смеялись так, как никогда не смеялись еще, должно быть, в этих суровых стенах.
Напрасно Анна Васильевна и Дуся перебегали от одной парты к другой, призывая к порядку, смех волной переливался по классу.
Старик Шталь высоко вскидывал брови и, грозя пальцем, провозглашал: «Будьте же тихи, дети».
Наконец, классной даме и ее помощнице удалось кое-как привести класс в порядок. Смех прекратился. Г-жа Вощинина подошла к Южаночке и проговорила сдержанно и серьезно:
— Так нельзя обращаться к учителям, Палтова. Ты должна быть как можно почтительнее к своему начальству. Учителя, ведь это то же начальство. Понимаешь?
— Так точно, понимаю, ваше благородие… то есть Анна Васильевна, — отрапортовала Инна, опуская руки по швам.
Г-жа Вощинина посмотрела на новенькую.
«Что это: упрямство? Шалость или наивность?» — мелькнуло в ее уме. Но личико Инны было так серьезно в эту минуту и изъявляло такую готовность угодить своей новой воспитательнице, что Анна Васильевна успокоилась и прибавила:
— И еще советую тебе отвыкнуть, как можно скорее от тех замашек, которые ты приобрела дома. Нельзя благовоспитанной барышне говорить: «так точно», «рады стараться» и тому подобные слова, годные лишь для солдата. Поняла ты меня?
