Белые купола - [4]

У гитлеровцев два пути: попытаться взять город штурмом или перерезать “дорогу жизни” и тем самым окончательно и намертво замкнуть кольцо блокады. Какой из двух путей реальнее? Правильно, второй… Со штурмом у них уже не вышло, и теперь не выйдет. Это-то они понимают, убежден. А вот дорога… Скоро пойдут баржи — навигация вот-вот откроется. На барже тонн пятьсот, а на грузовике сколько? Так что бомбить будут, сомневаться не приходится… Одно попадание — и груз, сотни грузовиков, на дне.

Правда, по секрету скажу, что авиаторы наготове, так что бомбить немцам будет трудновато. Не позволят им, не дадут, хотя пытаться они станут и сколько-то раз к баржам “юнкерсы” прорвутся… А теперь скажи: что ещё фашисты могут сделать, чтобы перерезать “дорогу жизни?”

— Мины могут расставить…

— Могут, конечно. Только сложное это дело, мин потребуется очень много, да и протралят наши моряки проходы быстро. Нет, это не главное. Давай ещё думай…

— Корабли? Так я слышал, что ни у немцев, ни у белофиннов на Ладоге никакого флота нет. Военного флота, понятно…

— А вот тут ты, лейтенант, прямо в “яблочко” угодил. Не понимаешь? Военных кораблей, по нашим данным, действительно на Ладоге не было. Не было… А может, сейчас уже есть? Или появятся?

— Откуда же? Никакого прохода-пролива ни с какого моря сюда ведь нет?

— И это верно. Линкоры или крейсера здесь, конечно, не появятся. А небольшие корабли? Бронекатера, например? Их ведь можно быстренько доставить в полуразобранном виде и так же быстренько собрать. Или торпедные катера — я их, правда, не видел, но они, по-моему, крохотные, поменьше тех беленьких, помнишь, которые по Москве-реке от парка культуры до Филей ходили?

— Может, и сейчас ходят…

Оба помолчали, вспоминая Москву и пытаясь представить себе, какой она стала сейчас, после бомбежек, надеясь втайне, что столица все-таки осталась прежней…

— Так понял теперь, Хомутов?

— Кое-что понял. Только какое это всё к нам-то имеет отношение? Это же дело моряков…

— Вот главное ты, значит, не уразумел. А я ведь начал-то с главного. Защита “дороги жизни” — общее дело. Равно важное и для моряков, и для летчиков, и для пехотинцев, и для нас с тобой, и ещё кое для кого… А чтобы защищать, надо знать: от какого врага защищать, откуда он может напасть, какими силами, каким оружием располагает и так далее, всё это — азбука разведчика… А ты, лейтенант, насколько я знаю, не только букварь в своем деле освоил, но и мудреные науки превзошел, нет?

— Начальству виднее, кто что освоил…

— Мыслишь правильно, а отвечаешь дерзко. Раньше я этого за тобой, Хомутов, не замечал…

Заныл зуммер полевого телефона. Винокуров взял трубку Он держал её чуть на отлете, не прижимая плотно к уху, и тем не менее отлично слышал собеседника — какого-то большого начальника, как понял Хомутов по нескольким отрывистым репликам полковника. У Винокурова всё было самого высокого качества: связь и повар, обмундирование и транспорт. Ничего среднего полковник не признавал. Даже самовар у него всегда был с собой и не только сверкал, но и петь умел особенно приятным голосом в тот момент, когда приезжий генерал принимал приглашение пообедать или отужинать. Десантники шутили по этому поводу, но очень сдержанно: Винокуров не признавал ничего среднего и в боевой подготовке. От командиров групп, таких, как Хомутов (а таких у Винокурова было немало), он требовал почти невозможного — подбирать людей так, чтобы на каждого можно было положиться как на себя самого. И если замечал в ком-то слабину, то становился неумолимым. А главное — он знал раз в пять больше, чем любой из лейтенантов и капитанов, не говоря уже о сержантах и красноармейцах. Иными словами, и в нём самом (в личных его качествах) не было ничего среднего — в глазах его десантников, по крайней мере…

“Этого за мной не замечал, — думал Хомутов. — А сам разговорился, как лектор. Этого я тоже раньше за тобой, товарищ полковник, не замечал. Только ты мне нотации можешь читать, а я тебе — нет…”

Винокуров держал уже трубку другого телефона и что-то отмечал в потрепанной записной книжке, с которой никогда не расставался. Никто не знал, что именно было в книжке, но называли её “псалтырем”, “поминальником”, “чертовой бухгалтерией”. И не один командир-десантник заливался холодным потом, когда полковник вытаскивал “поминальник” и называл его фамилию.

— Твоя группа готовится больше месяца, так? А это во время войны срок немалый. Вначале у тебя было пятнадцать человек, а осталось шесть.

— Теперь пять…

— Считай, что шесть. Радистов мало, можно сказать — вовсе нет, а для тебя нашли. Утром прибудет.

— Каков ещё окажется этот радист…

— Чувства твои понятны, лейтенант. Однако не годится и в этом случае предвзято относиться к тому человеку, который должен заменить погибшего… Фамилия радиста — Нович, зовут — Евгений, по званию — сержант. Радист первого класса.

— А прыгал он или только в кино парашют видел?

— Сообщили, что имеет опыт. Разберешься сам. И потренируешь малость, если потребуется. Но времени осталось дней пять, от силы неделя. А теперь вернемся к нашему разговору о “дороге жизни”. Ты понял, что тебе предстоит делать?