Белые купола - [6]

Давыдов и Виролайнен промолчали, но тоже были удивлены, хотя чувств своих никак не показали — разве что взглядами.

Лейтенант положил ладонь на пачку листов и тихо сказал:

— Плохо, очень плохо… Ведь все здесь — разведчики, зрением не обижены, но никто не обратил внимания на надпись мелким шрифтом: “Состоит на вооружении германского военно-морского флота с 1938 года”. Дальше — марка, тоннаж и прочее. А вы делаете поспешный и необоснованный вывод, что нас переводят в морской десант. Какой? Фашистский? Где же ваша наблюдательность, разведчики воздушно-десантных войск? Где умение мгновенно замечать и анализировать третьестепенные детали? А вы, Бекжанов, ещё смеете восклицать: “Зачем учили?” Плохо вас, видимо, учили, и это моя вина, но и вы плохо учились. Ошибки в наблюдении могут дорого обойтись, прошу всех запомнить это. А теперь — к делу. Всей группе сегодня же приступить к изучению внешнего вида фашистских военных кораблей малого тоннажа. Здесь (лейтенант указал на листы) корабли изображены в разных ракурсах — сбоку, спереди, сзади. Всем подумать о возможных способах маскировки противником катеров и десантных барж. Никаких разговоров с кем бы то ни было об этих… изображениях. Занятия в моё отсутствие проводит старший сержант Давыдов. Он же отвечает за хранение этих листов.

Вопросы есть? Тогда приступайте. Начинайте с показа всех кораблей. Сержант Нович, следуйте за мной…

В документах радиста никаких записей о количестве прыжков с парашютом не было Сам же он на вопрос Хомутова ответил: “Прыгал… Раз двадцать. По-всякому. И ночью тоже…”

Двадцать — не так уж мало. Но группа лейтенанта за неполный месяц совершила более пятидесяти тренировочных прыжков, в том числе тридцать затяжных, да из них ещё добрый десяток с малой высоты, ночью, на лес. Даже если радист говорил чистую правду, то всё равно его подготовка была недостаточной. Хомутов отлично знал, что мало-мальски опытного парашютиста можно определить сразу, при первом же прыжке. “Вот и проверю, — думал лейтенант по дороге на аэродром, — во-первых, хвастун он или нет, а во-вторых, сколько мне придется с ним повозиться…”

Они были вдвоем в самолете. Мигнула желтая лампа, Хомутов сказал: “Приготовиться…” — и шагнул к двери. Он внимательно наблюдал, как Нович неторопливым движением пристегнул карабин фалы[3] к тросу, протянутому вдоль фюзеляжа, и видел, что радист совершенно спокоен. “Занятно, — подумал лейтенант, — пока что он ведет себя так, словно собирается шагнуть с крылечка, а не прыгать с парашютом. Такое мне у новичков наблюдать не приходилось”. Зажглась зеленая лампа, Хомутов рванул дверь и скомандовал: “Пошел!” Нович не промедлил и мгновения. Лейтенант видел, как раскрылся белый купол и как сержанта понесло в сторону от аэродрома. На высоте был, видимо, довольно сильный ветер, который на земле не определишь. Сержанта несло прямо к соснам, окружавшим аэродром с севера и востока. “Вот незадача, — огорчился Хомутов, — ещё покалечится…” Но опасения его оказались напрасными. Радист расчетливо подтянул стропы, скорость снижения увеличилась. Самолет делал левый разворот, и лейтенант мог всё время наблюдать за действиями Новича. Ближе к земле, как иногда бывает, воздушный поток шел в почти противоположном направлении, чем на высоте, и радист сразу использовал ветер — подобрал другие стропы, и купол сыграл роль паруса. Приземлился сержант в нескольких метрах от посадочного “Т”, но его довольно далеко протащил по земле парашют.

“Нет, он не хвастал, а скорее скромничал, — решил Хомутов. — Так ведет себя в воздухе только опытный парашютист. Впрочем, он не столь опытен, сколь смел и находчив. Но два десятка прыжков у него на счету есть наверняка. А вот купол гасить при приземлении его не научили. Ну, это несложно. А вот как с затяжными? Тут у него опыта нет… Попробовать сразу? Риск, конечно, имеется, но и время поджимает…”

Если парашютист находится в свободном падении пять, шесть, восемь секунд, то он увидит, конечно, с какой устрашающей быстротой приближается земля, почувствует, что воздух — самый обыкновенный воздух — стал плотен, как вода. Новичку (даже и неробкому) будет очень страшно. Но он дернет кольцо, почувствует рывок — куда более сильный, чем при прыжке без затяжки, — и повиснет под белым куполом на прочных стропах. И тут же забудет свой страх, испытывая ведомое лишь парашютистам блаженство полета. Но если свободное падение продолжается больше десяти секунд, то воздух становится не только плотен, но и коварен. Человеческое тело при неверном движении начинает вращаться. Если парашютист растеряется, дернет кольцо, то стропы перехлестнутся, купол не раскроется, а вытянется колбасой. Попытается воспользоваться запасным парашютом — и второй купол свернет в жгут струей воздуха. Тогда конец, гибель…

Всё это Хомутов понимал и всё же решил попробовать длительное свободное падение вместе с радистом. “Ладно, — подбадривал себя лейтенант, — предварительно договоримся, чтобы он повторял мои движения, если потребуется. Проверенный принцип “Делай, как я”… Парень смелый, ничего не случится…”