Белые кони - [103]

— Ананий-то вроде всегда осторожничал?

— Было. Осторожничал. А теперь только подавай. Да и Вениамин удержу не знает.

— Тот такой… Я к нему и заглядывать боюсь. Пей, тетка Агнюша! И весь сказ. И не откажись! Рожу скосоротит, набычится, чистый страх! Да и то сказать, чего не пить? Такими деньжищами ворочает.

— Доворочает. Нынче с ними, материально ответственными, строго. Вот и Ананий говорит. Смотри, мол, Вениамин, знай меру!

— А говорок-то, Тася, у тебя наш, деревенский. Не отвыкла.

— И отвыкать не хочу.

— Живешь-то как?

Таисья вдруг затуманилась, обняла старшуху, почти совершенно утопив ее в массивных грудях и складках шелкового платья, и подала первый искренний плач. Агнюша послушно ткнулась в мягкое, терпеливо дыша запахом каких-то духов: она знала, отчего плачет Таисья. Давно, много лет назад, умерла единственная ее дочка, младенцем умерла, и с тех пор как обрезало: ни разу не понесла Таисья. Все у нее было: и квартира, и деньги, и согласный муж, но без детей какое житье? Жалела сестру Агнюша, к чтобы как-то облегчить Таисьино горе, заговорила о своем:

— А Коля-то мой… Коля-то…

Таисья заплакала всерьез, сразу смяв, заглушив негромкие всхлипывания сестры. На пороге в обнимку появились Ананий Александрович и радостно-возбужденный Федор.

— Так я и знал! — весело закричал Ананий Александрович, глянув на ревущих сестер. — Здорово, Агния!

— Что я говорил, а?! Что говорил? — повторял Федор и суетливо размахивал руками.

Ананий Александрович был в годах, — недавно ему исполнилось пятьдесят пять, — почти совершенно лыс, лишь около ушей да ниже затылка серели гладкие волосики, но выглядел он свежо, фигуру имел подтянутую, строгую и ходил твердо, как военный. Да он и в самом деле был военный, старшина, только в отставке. Агнюша обняла Анания Александровича и неумело, вытянув губы трубочкой, поцеловала его три раза. Ананий Александрович, конечно, с первого взгляда понял, отчего расстроилась Таисья, но бравого вида не потерял.

— Ну, Агния, замотал меня твой старик! Бревна тесали. На спор, — пояснил он. — Выиграл!

— Да и ты, Ананий Александрович, боек. Куда как боек! Ничего не скажешь, — застеснялся Федор, а сам прозрачно поглядывал на жену.

Но Агнюшу учить не надо: она уже сама соображала, бежать ли в магазин или хватит двух бутылок, схороненных в подполье, уже раздумывала, чем угостить и как приветить нежданных-негаданных.

— Федя, проводи в избу-то, проводи. В летней избе устроимся, — сказала она. — В горнице-то у нас постоялец. Мы, Тася, сдаем горенку-то на лето.

— Димитрием зовут, — уточнил Федор. — Хороший парень. Что рыбу ловить, что по грибы — не отстает.

— Да! Как насчет грибков? — спросил Ананий Александрович.

— Нету нынче грибов. Такой год пался.

— Жаль. Ехал сюда, думал чего-чего, а грибков свеженьких наемся до отвала. Отведу душу.

Агнюша, повернувшаяся было спиной к гостям, чтобы бежать в огород за огурцами, приостановилась:

— А то, Федя, сходил бы. Вон Гранька вчера что-ничто принесла. Много-то и не надо.

— Откуда? — снисходительно спросил Федор.

— С Горышного болота.

— С Горышного… — хмыкнул Федор. — Там и поганки-то не растут. Уж ежели идти, так за Посадки.

— Вот и сбегай!

— Вместе сбегают, — решила Таисья. — Ничего не найдут, так хоть промнутся.

— Можно, — согласился Ананий Александрович. — Я любитель.

— Надо уважить, — не спеша ответил Федор, быстро смекая, что за Посадками тоже, пожалуй, ничего не найдешь, придется, видать, удариться к Поселью, километров за пятнадцать, там, может, чего и насобираешь. — Надо уважить, — повторил он.

— Идите, идите в избу-то, — заспешила Агнюша. — Я сейчас. Мигом.

— Ты много не суетись, — остановила ее Таисья. — У нас все с собой. И выпивка, и закуска.

3

На земле давно было по-полночному тихо, таинственно, давно успокоилось все живое, и стали нестрашными березовые рощи, близко, со всех сторон обступившие деревню, а в летней избе Журиных все еще горел свет. И хотя разговор был уже на исходе, Федор никак не мог успокоиться и сызнова начинал говорить то о младшем из сыновей, Сереге, то о войне, а то и о международном положении.

Еще поначалу, не успели пропустить по первой рюмке, как Ананий Александрович с ходу начал приглашать Федора переехать на Украину, в город Черновцы, в котором они и жили с Таисьей вот уже много-много лет. Обещал выхлопотать однокомнатную квартиру, связи у него богатые, как-никак и сам не кто-нибудь, а начальник ЖЭКа. Двухкомнатную он не обещает, чего нет, того нет, а однокомнатная квартирка со всеми удобствами, считай, у Федора в кармане. Черновцы городок зеленый, рядом Карпатские горы, снабжение по первой категории («Трускавец, к примеру, слышал? Нет? Жаль. Водичка там есть. «Нафтуся» называется. Ото всех болезней!»), а фруктов, овощей, зелени разной — завались, и все по такой дешевке — не поверишь, всего много в Черновцах, так что раздумывать нечего, надо ехать. «Пора, понимаешь, — горячился Ананий Александрович, — мир посмотреть, себя показать! Все у тебя теперь в порядке. Дети при деле, живут хорошо. И тебе надо пожить по-человечески!» «Не все в порядке, — подумалось Федору. — А как же Оленька? Сиротка? А младший, Серега? Придет со службы, а отца-матери и след простыл. Нехорошо. И вообще, как же это взять да и уехать?» Так подумал Федор, но вслух ничего не сказал, но по тому, как свел он ломкие, густые свои брови к переносью, Агнюша сразу догадалась, что не понравился Федору такой разговор. Она быстро подняла рюмку и предложила выпить за гостей. Через некоторое время Ананий Александрович, сообщил, что задержатся они в деревне на три дня, у них уже куплены билеты на самолет ТУ-154, на котором они полетят в Симферополь, а там сядут в такси и поедут в Алупку, самый лучший курорт Южного Крыма. Потом разговор перешел на односельчан, которые давно уже лежат на погосте, припомнили погибшего Николая, родственников, войну. Ананий Александрович до того разошелся, что оголил грудь и показал глубокий шрам близ сердца, а позднее, слушая тоскливую протяжную песню, которую повела низким голосом Таисья, отчего-то даже и всплакнул.