Бельский: Опричник - [151]

Оставалось одно — штурмовать. Раз прошляпили малокровную победу, теперь неволя идти на самопалы.

Хорошо бы сейчас ударить по угору из пушек, но их нет. Не посылать же за ними.

А почему бы и нет? Полдня, и они прибудут.

Время шло. Одни укреплялись основательней, другие готовились как можно меньшей кровью взять то укрепление. И так до самой до ночи. Ночью же Хлопко сделал вылазку. Весьма удачную. Из повстанческого отряда погибла лишь дюжина, да ранено десяток, стрельцов же полегло сотни полторы, не успевших как следует проснуться. Но не менее важно — привели в негодность прибывшие к стрельцам пушки, захватив с собой весь запас зелья огненного. Лишили таким образов штурмующих их важного преимущества.

— Вот теперь поняли служаки годуновские, что не сосунки перед ними, — гордились успехом повстанцы. — Намяли бока. Намнем и еще!

Воевода Хлопко тоже рад удаче, хотя и понимал: теперь стрельцы полезут на штурм остервенело, дабы отомстить за погибших товарищей.

За новыми пушками стрелецкие головы больше не посылали. Позорным посчитали признаться в своем ротозействе, что проспали полученные, лишь попросили конную поддержку.

Ждать ее, однако, не стали. С рассветом пошли на штурм. Так называемым перекатом. Одна шеренга стреляла, вторая в это время делала рывок вперед, третья к тому моменту подготовившись к залпу, выходила перед первой. Теперь время первой для рывка. Вторая, лежа, заряжала самопалы, рубеж для залпа занимала четвертая, и вот так рубеж за рубежом, не давая беспрерывными залпами вольно встречать штурмующих ответным огнем, стрельцы упрямо приближались к заветной цели. Потери, конечно же, несли, ибо обороняющиеся все же отвечали огнем, хотя и не таким дружным, но у них убитых было значительно больше.

Вот и рукопашная. Тут злости и отчаянности больше у обороняющихся. Они не дают стрельцам перемахнуть через сучкастые деревья, рубят сплеча, крякая, и штурм, казалось, вот-вот захлебнется, увы, к стрельцам подоспела подмога. Конная. И великая.

Еще ожесточенней рубятся повстанцы, но вода мельницы ломает. Слишком много стрельцов, и они постепенно берут верх. Часа через два сеча затихла. Весь холм усеян трупами оборонявшихся и штурмовавших. Кучка израненных повстанцев в руках у стрельцов.

Москва встретила победителей хмурым молчанием, зато Кремль — звоном колоколов. Сам государь хотел выйти на царское крыльцо, но доктора не пустили. Семен Годунов передал ласковое государево слово, объявив:

— Всем по гривне. Семьям сложивших головы в сече с бунтарями — по две. А этих, — указал на плененных повстанцев, — казнить.

Либо царь Борис на сей раз отказался от своей клятвы, либо самовольно распорядился Семен Годунов, но как бы то ни было, всех захваченных в плен казнили прилюдно на Красной площади. Вешали. Четвертовали. Колесовали.

Оружничий послал своих слуг на площадь поглядеть, нет ли среди несчастных воеводы Хлопка, и вернувшиеся сообщили:

— Его на площади нет. Значит, погиб в бою.

Глава тринадцатая

Первая весть из Польши, с нетерпением ожидаемая, обрадовала и вселила надежду: царевич выступил в поход. Невесту с собой не взял. Впрочем, она и не настаивала, благосклонно согласилась приехать, когда закончатся все баталии.

Богдана это вполне устраивало. Пусть хитрит панночка Марина, пусть желает подороже себя продать, это не столь важно, важно другое — католички нет в царском обозе, верней, в специальном поезде, сопровождаемом множеством слуг и доброй охраной. Не насторожит ничто православных, поэтому успех царевича более предсказуем.

Но известия из стана Дмитрия Ивановича не только обрадовали, но и добавили хлопот. Теперь нужно поворачиваться поживей, опираясь не только на обретенных прежде друзей, но и обзаводиться новыми сторонниками. И тут важно не ошибиться. Сделай самый малый неверный шаг, на сей раз царь не ограничится ссылкой. Прежде чем умереть самому, закопает его в могилу.

Десятки вариантов прокрутил в голове Богдан, и не один не выглядел без погрешностей. Тех, кому можно довериться без оглядки, Годунов не возвратил в Москву, хотя и выпустил из темниц. Очень большую роль могли бы сыграть Сицкие, которых послал государь на воеводство в Низовские города. Но к ним нужно ехать либо самому, либо послать кого-то, кто бы не был ниже их по знатности. Они капризны. Ревниво оберегают свое родовое место. Не побоялись даже заявить о своем несогласии Грозному, когда тот определил Бориса Годунова местом выше их.

Выбор посланца к Сицким невелик. В Москве таких раз два и обчелся. Самый подходящий для этой миссии — князь Иван Михайлович Воротынский. Со всеми Сицкими он на дружеской ноге, сам, продолжая дело отца, возглавлял порубежных стражей до своей опалы. Теперь урок вернулся к нему. Он вполне, не вызывая никаких подозрений, сможет побывать вроде бы с проверкой во всех Низовских городах.

А если князь согласится, можно еще и связать его с атаманом Корелой для объединения усилий.

Первый разговор — мимоходом. В Кремле. Богдан подошел к князю Воротынскому, увидев его одного.

— У меня есть серьезное к тебе слово.

Иван Воротынский пристально поглядел на Бельского, пытаясь понять, чего ради заговорил оружничий с ним, явно выждав, когда возле никого нет. Да, он тоже перенес опалу, но сыск, он и есть — сыск.