Белоснежка и Аллороза - [48]

— Все точно, Фрэнк. Я думаю, что едва ли Сьюзен, которая извещает меня, что намерена отослать Джоанну в школу, будет сове…

— Попридержи коней, дружище. Могу я продолжать?

— Пожалуйста.

— «…должна советоваться с мужем относительно выбора школы-интерната или колледжа для ребенка». Ты готов? Ага, вот. «Муж не должен возражать против любого выбора жены относительно местоположения школы». Точка, конец цитаты. Оставляю Мэтью Хоупа раскачиваться в воздухе, на виселице.

— Я уверен, что там есть кое-что относительно честных переговоров…

— Да. Но это относится только к праву навещать ребенка, если Сьюзен вдруг уехала бы куда-нибудь за пятьдесят миль от Калузы. Но она никуда не уезжает, а только посылает Джоанну в школу. И ты не вправе оспаривать ее выбор, если он касается географических координат. Она может отправить ее на Северный полюс, если захочет.

— Благодарю.

— Я только вестник короля, — прогудел Фрэнк. — Ты сам подписал это дерьмо?

— Да, — буркнул я.

— Мне очень жаль, Мэтью. Правда. Но не думаю, что у тебя есть возможность настоять на своем.

— О’кей, Фрэнк. Спасибо. Большое спасибо.

— Доброй ночи, — сказал он. — Приятных сновидений.

Я повесил трубку.

— Снова о твоей дочке, да? — спросила Терри.

— Да.

— Она, кажется, редкая стерва — твоя бывшая жена.

— Да, — сказал я.

— Почему ты не поцелуешь меня? И не выбросишь все это из головы?

Я поцеловал ее.

Я поцеловал Сару Уиттейкер.

Терри Белмонт была женщиной, которая немедленно выпаливала все, что приходило ей в голову.

Она отодвинулась от меня.

— Ты не со мной, — сказала она.

Я не ответил.

— В чем дело? — спросила она. — У тебя другая?

— Терри…

— Ничего, ничего, — сказала она. — Все в порядке.

Она уже вылезла из постели.

— Я хочу сказать, никаких обязательств не было, правда?

Она одевалась. Одежды было не так уж много. Она не носила ни лифчиков, ни панталон. Натянула свое узкое платье, всунула ноги в туфли на высоком каблуке.

— Позвони мне, когда разберешься, о’кей? Мне бы хотелось снова встретиться с тобой, Мэтью, но только если ты будешь со мной, а не где-то за миллион миль отсюда.

Она подошла к постели и поцеловала меня в щеку.

— Надеюсь, ты разберешься, — сказала Терри. Мгновение она смотрела на меня, потом повернулась и ушла.

Глава 9

В четверг утром 25 апреля Блум и Роулз наконец обнаружили дом на сваях, который им описывала Тиффани Картер (урожденная Сильвия Каценски). Не так уж легко было найти его, как предполагала Сильвия. Она утверждала, что это «единственный дом на сваях, прямо у залива», уверяя, что он находится совсем близко от набережной Шорохов. «На длинной отмели — как раз перед Северным мостом, ведущим к набережной, — там много автофургонов и дерьмовых забегаловок». Правда, Сильвия была там всего два раза, но ее девичья память обошлась детективам в три рабочих дня. Позже Блум говорил мне, что, хотя время — существенно важный элемент в расследовании, в этом деле — когда убийство совершено за семь месяцев до начала расследования, — потеря трех дней не имела большого значения. Если только убийца не надеялся завлечь еще какую-нибудь девушку в Птичий заповедник. Когда Блум говорил мне это, он не мог не отметить ненадежность свидетельницы.

Дом, как выяснилось, находился не на берегу залива, а в лагуне, примерно в двух милях от того места, которое указала Сильвия. Для того чтобы попасть туда, нужно было пересечь Северный мост, а не топтаться перед ним. Фактически дом стоял на самой набережной Шорохов. Единственно ценные сведения, которые сообщила Сильвия, касались автофургонов и лачуг, усеявших береговую линию. Но Роулз и Блум потратили три дня, чтобы найти и эти лачуги, и дом на сваях, угнездившийся между ними.

Квартиру, в которой примерно до июля прошлого года обитала Трейси Килбурн, теперь занимала двадцатисемилетняя женщина — Джойс Эпстайн. До февраля она жила в Нью-Йорке, приехала сюда провести отпуск, влюбилась в Калузу и решила здесь обосноваться. В Нью-Йорке Джойс работала секретарем в издательстве, в Калузе занималась продажей недвижимости — не очень-то прибыльное занятие, поскольку проценты под залог стали очень высокими и никто не хотел покупать недвижимость. В Нью-Йорке Джойс жила в многоквартирном доме, на втором этаже, на Восемьдесят третьей улице, возле Первой авеню. В Калузе же занимала полуразвалившуюся деревянную лачугу, откуда открывался вид на одну из красивейших лагун в мире. Цапли грациозно ступали по мелководью, на перилах веранды примостился пеликан. Моя квартира в Манхэттене, рассказывала Джойс, была куда просторней этой, но из своего окна там, в Нью-Йорке, я видела лишь автомобильную стоянку напротив. Здесь — она указала на лагуну — у меня райский сад у порога.

Джойс не знала никого по имени Трейси Килбурн.

Прежний жилец был мужчина, звали его Чарли — как-то так. Джойс столкнулась с ним только один раз — когда въезжала сюда, а он выезжал. Он сообщил ей, что возвращается в Цинциннати, так как не выносит этих проклятых птиц, шныряющих по лагуне. «Как сказала старая дева, когда поцеловала корову», — изрекла Джойс, пожав плечами. Роулз не понял, что она имела в виду, и спросил ее об этом. «Выбор — дело вкуса», — объяснила Джойс и улыбнулась. «О!» — сказал Роулз. Он решил, что не стоит зря терять время, задавая вопросы. Во всяком случае, Джойс не знала Трейси Килбурн. Раздался телефонный звонок. «Может, кто-то хочет купить дом»! — воскликнула Джойс, бросаясь к телефону.