Белоснежка должна умереть - [42]

— Что?..

Надя застыла с чашкой в руке, так и не успев донести ее до губ. Они сидели на кухне за серым гранитным столом, за которым недавно вместе ужинали. Было начало восьмого, за панорамными окнами еще царила густая тьма. Наде нужно было успеть к восьми на самолет, вылетавший в Гамбург, на съемки очередной серии детектива, в котором она играла роль комиссара полиции.

— А когда… — Она поставила чашку на стол. — То есть… откуда они знают, что это Лаура?

— Представления не имею, — Тобиас покачал головой. — Они не сказали. Они сначала вообще не хотели говорить, где его обнаружили. Главный мент сказал, что, мол, я лучше их должен знать, где именно.

— О господи!.. — вырвалось у Нади.

— Надя… — Он положил руку на ее ладонь. — Если ты хочешь, чтобы я отстал от тебя, скажи мне, пожалуйста, прямо.

— Да с чего ты взял, что я этого хочу?..

— Я же вижу, что тебе со мной страшно…

— Не говори ерунду!

Тобиас отпустил ее руку, встал и повернулся к ней спиной. Несколько секунд он боролся с собой. Полночи он пролежал без сна, слушая ее ровное дыхание и мучаясь вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем он станет ей в тягость. Он уже сейчас со страхом ждал того дня, когда она начнет избегать его, врать ему, ссылаясь на дела и работу, и постарается как можно скорее от него избавиться. Этот день рано или поздно наступит. Он ей не пара. Дорога в ее мир, в ее жизнь ему заказана.

— От этой темы все равно никуда не уйдешь… — произнес он наконец скованным голосом. — Я был осужден за убийство и десять лет провел за решеткой. Мы не можем просто делать вид, что ничего такого не было и что нам все еще по двадцать лет. — Он повернулся к ней лицом. — Я не знаю, кто убил Лауру и Штефани. Я не исключаю, что это и в самом деле сделал я. Но я должен был бы хоть что-нибудь помнить! А я не помню! У меня в памяти осталась только… только эта черная дыра. Психолог на суде говорила, что такое бывает — мол, человеческий мозг иногда реагирует на такие ситуации, как шок, своего рода амнезией. Но потом-то я все равно должен был бы вспомнить хоть что-нибудь! Например, как я загружал Лауру в багажник и куда-то ее вез… А я не помню ничего!.. Последнее, что мне запомнилось, это как Штефани сказала, что… что… она меня больше не любит. Потом в какой-то момент появились Феликс с Йоргом. Но я к тому времени уже выпил столько водки, что не мог думать ни о чем другом, кроме того, что мне худо. И тут я вдруг вижу перед собой легавых, и они заявляют, что я убил Лауру и Штефани!

Надя молча слушала его, внимательно глядя на него огромными нефритовыми глазами.

— Пойми меня, Надя! — произнес он уже почти с мольбой. Знакомая боль опять сдавила ему горло, на этот раз сильнее, чем когда-либо. На кону стояло слишком много. Он не хотел продолжать отношения с Надей, не будучи уверенным в том, что они не закончатся очередным разочарованием. — Это настоящая пытка — гадать на кофейной гуще, что тогда произошло! Убийца я или не убийца?

— Тоби… — ответила она тихо. — Я люблю тебя. Сколько себя помню. И для меня это не имеет значения. Даже если ты и в самом деле это сделал.

Лицо Тобиаса исказила гримаса отчаяния. Она упорно не хотела его понять. А ему позарез нужен был хоть кто-нибудь, кто бы ему верил. Кто бы верил в него. Он не годился на роль отверженного, эта роль была для него смертельна.

— А для меня это имеет значение! — воскликнул он. — Я потерял десять лет жизни. У меня нет будущего. Кто-то взял и растоптал его. И я не могу делать вид, что все позади.

— А что ты собираешься делать?

— Я хочу докопаться до истины. Даже рискуя узнать, что это и в самом деле был я.

Надя встала, подошла к нему легкими шагами, обняла его за талию и посмотрела на него снизу вверх.

— Я верю тебе… — произнесла она тихо. — И если хочешь, я помогу тебе во всем, что ты намерен делать. Только прошу тебя: не возвращайся в Альтенхайн! Пожалуйста!

— А где же мне еще жить?

— Здесь. Или в моем доме в Тессине. Или в Гамбурге. — Она улыбнулась; последняя мысль показалась ей особенно удачной. — Точно! Полетим туда вместе! Дом тебе понравится. Он стоит прямо на берегу.

Тобиас заколебался.

— Но я же не могу бросить отца одного. Да и матери я сейчас нужен. Пусть она сначала поправится, тогда, может быть…

— Отсюда до Альтенхайна пятнадцать минут езды!

Надины зеленые глаза были прямо перед ним. Он чувствовал аромат ее кожи, ее шампуня. Каждый второй мужчина Германии был бы счастлив переехать к Наде фон Бредо, тем более по ее настоятельной просьбе. Что ему мешало принять ее предложение?

— Тоби! Пожалуйста! — Она взяла его лицо в свои ладони. — Я боюсь за тебя. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Как представлю себе, что было бы, если бы этим типам подвернулся ты, а не эта девушка…

Амели! О ней он совершенно забыл! Она была в Альтенхайне, там, где прячется истина об этой страшной истории.

— Не волнуйся за меня, — успокоил он ее. — Я себя в обиду не дам.

— Я люблю тебя, Тоби.

— Я тоже люблю тебя, — ответил он и крепко прижал ее к себе.

* * *

— Шеф! — Кай Остерманн стоял в дверях своей комнаты с двумя листами бумаги в руке.

Боденштайн остановился.