Белоснежка должна умереть - [25]

Все умолкли, никто не решился ему возражать, но Амели видела, как некоторые украдкой переглянулись. Даже если Терлиндену и удастся закрыть эту дискуссию, против общей враждебности по отношению к Тобиасу Сарториусу в Альтенхайне он все равно ничего не мог сделать.

— Восемь бокалов пшеничного! — подала голос Амели, которая уже устала держать поднос.

— Ах да, спасибо, Амели.

Терлинден приветливо кивнул ей. И вдруг лицо его резко изменилось. Но он почти в ту же секунду взял себя в руки и принужденно улыбнулся. Амели поняла, что причиной этой странной реакции стали перемены в ее внешности. Она улыбнулась ему в ответ, кокетливо склонила голову набок и не отводила взгляда чуть дольше, чем полагалось в такой ситуации порядочной девушке. Потом принялась наводить порядок на соседнем столике. Она чувствовала, что он следит за каждым ее движением, и не устояла перед искушением намеренно слегка повилять поной, неся на кухню поднос с пустыми бокалами. «Хоть бы они подольше посидели!» — подумала она. Ей хотелось услышать еще что-нибудь интересное про Тобиаса. До сих пор ее интерес ко всей этой истории питал тот факт, что она обнаружила некую связь между собой и одной из жертв, но после того, как она вчера вечером познакомилась с Тобиасом, у нее появился новый мотив: Тобиас понравился ей.

* * *

Тобиас раскрыл рот от удивления. Когда Надя рассказывала ему, что живет во Франкфурте на улице Карпфенвег, у Западного порта, он представлял себе какой-нибудь старый дом после капитального ремонта в районе Гутлёйтфиртель, но никак не то, что увидел. На огромной территории бывшего Западного порта, в нескольких кварталах к югу от главного вокзала, вырос новый, фешенебельный район с современными офисными зданиями и двенадцатью восьмиэтажными жилыми домами прямо на бывшем молу, получившем название «Карпфенвег».

Оставив машину на берегу, Тобиас с букетом цветов под мышкой, не переставая удивляться, пошел по мосту, построенному над бывшей гаванью. На черной воде у причалов покачивались яхты.

Надя позвонила ему после обеда и пригласила к себе домой на ужин. Тобиас, правда, не испытывал особого желания ехать в город, но он чувствовал себя обязанным перед Надей за ее нерушимую верность, с которой она все эти десять лет поддерживала его, как могла. Поэтому он принял душ и в половине восьмого отправился на машине отца во Франкфурт, не подозревая, какие его ждут сюрпризы. Все началось еще с новым, только что построенным круговым движением у Тенгельманн-маркта в Бад-Зодене. А во Франкфурте он вообще потерял ориентацию. Для такого неопытного водителя, как он, движение в городе было настоящим кошмаром. Он опоздал на сорок пять минут.

Наконец, после долгих поисков, он нашел нужный дом.

— Поднимайся на лифте на восьмой этаж! — раздался в домофоне веселый голос Нади.

Электрический замок зажужжал, дверь открылась, и Тобиас вошел в холл, отделанный гранитом и стеклом. Стеклянный лифт за несколько секунд доставил его на самый верх, откуда открывался потрясающий вид на город, силуэт которого за последние годы заметно изменился: высотных домов стало больше.

— Ну наконец-то! — с улыбкой встретила его Надя у лифта.

Он неловко вручил ей букет в целлофановой упаковке, который купил на бензозаправочной станции.

— Ах, это было совсем необязательно.

Она взяла его за руку и провела в квартиру. При виде ее шикарного жилища у него перехватило дыхание. Пентхаус производил мощное впечатление. Огромные, от блестящего паркетного пола до самого потолка, панорамные окна на все стороны. Потрескивающий огонь в камине, теплый голос Леонарда Коэна,[11] льющийся из невидимых динамиков, сложное освещение в сочетании с горящими свечами придавали и без того обширным помещениям еще большую глубину. Тобиас вдруг почувствовал острое желание развернуться и убежать. Он не был завистлив, но при виде этого дворца сознание того, что сам он жалкий неудачник, с небывалой силой сдавило ему горло. Между ним и Надей лежала непреодолимая пропасть. Зачем он ей вообще нужен? Она знаменита, богата, чертовски красива и могла бы проводить вечера с другими, состоятельными, веселыми и остроумными людьми, а не сидеть с каким-то угрюмым бывшим зэком.

— Давай свою куртку, — сказала Надя.

Он снял куртку, и ему сразу стало стыдно за эту дешевую, потертую тряпку. Надя гордо провела его в огромную кухню-столовую с островным кухонным блоком посредине. Здесь тоже преобладали гранит и нержавеющая сталь, вся техника была от «Гагенау». В воздухе разливался соблазнительный аромат жареного мяса, и Тобиас только сейчас почувствовал, что голоден. Он целый день разгребал и сортировал мусор на участке, работал, не разгибая спины, и почти ничего не ел. Надя достала из сверкающего хромом американского холодильника бутылку шампанского «Моэ Шандон». Между делом она рассказала, что купила эту квартиру, чтобы иметь крышу над головой на время съемок во Франкфурте, поскольку терпеть не может гостиницы, но постепенно прижилась здесь, и теперь этот пентхаус стал ее главным жилищем. Она протянула Тобиасу бокал с шампанским.

— Я рада, что ты приехал, — сказала она с улыбкой.