Белорусский узел - [10]

И, как потом оказалось, не прогадал. Хотя и тут все… относительно.

В две тысячи третьем — ушёл на пенсию мой научный руководитель в академии ФСБ, Владимир Борисович. И он, специалист по поведенческим наукам и психологии толпы — нашёл довольно необычную сферу применения своим талантам. Фондовый рынок. Ведь, в конце концов, инвесторы и спекулянты на фондовом рынке — суть та же толпа, которой движет жадность и стадное чувство. А в те благословенные времена — фондовый рынок рос за год в разы, а отдельные акции — могли показать прирост в пятьсот и более процентов за год. Сбербанк (он тогда «тяжёлым» был, это потом его раздробили) — прошагал путь от нескольких тысяч рублей за акцию до более чем ста тысяч — то есть на порядок. На Сбербанке привилегированном — заработок был ещё больше, плюс — тогда усиленно спекулировали на акциях РАО ЕЭС (псевдоним «Райка»), его тогда ещё не ликвидировал Чубайс. Так, используя научные наработки, прогнозируя, когда заходить и когда выходить — я за несколько лет стал богатым человеком. И — выскочил из рынка на двух тысячах ста по РТС — до того, как он рухнул до семисот, по-моему, в самый острый момент кризиса 2008 года.

Как шутят трейдеры: нет уверенности в завтрашнем дне, где оно будет — завтрашнее дно.

После тех безумных лет — Владимир Борисович ушёл на опционы, а я — разместил капитал, купил кое-какую недвижку и здесь и за границей и начал искать работу. Работу я нашёл — скучную и нелюбимую. Любимым было хобби — поигрывал немного на фондовом рынке, на охоту, на стрельбище ездил. До того ночного звонка…

Нас было очень немного — восемь человек. Все — из той, первой команды. Все — стали успешными людьми.

Но отказались помочь только двое. Шестеро — согласились. В том числе и я.

Дело не в патриотизме — о патриотизме можно много говорить, бить себя в грудь, клясться святым… но это ничего не даст. Дело в том, что мы — взрослые уже люди, много повидавшие, в семи водах проварившиеся. В нас уж нет той наивности, какой были больны многих в девяностых годах. Ведь тогда многие верили в то, что война, которая идёт между Россией и Западом уже пятьсот лет — закончилась.

А вот хрен…

Я — приведу два примера — меня и моего друга и однокашника Михаила. Михаил — в нулевые годы вывел из страны немалые капиталы и начал искать возможности, где их вложить. Нашёл — в бывшей Югославии. Дело в том, что в бывшей Югославии как и у нас — в девяностые годы были грубо разорваны связи по промышленной кооперации. При Тито — Югославия многое производила сама, старалась. В девяностые — её подбили на взлёте, сейчас очень неплохая промышленно развитая страна могла бы быть, конечно, не уровня Германии, но Испании и Италии — точно. Вместо этого началась война. Страну порвали на несколько кусков и заставили народ поверить, что оторванный от картины кусок — красивее целой картины. В общем — покуражились всласть.

Мой друг — нашёл компаньонов местных, договорился, привлёк деньги российских олигархов и начал восстанавливать кооперационные связи в югославской металлургии и производстве метизов. Предприятия стоили дёшево, они же стояли. Он скупал их — задёшево. Приходилось давать на лапу — не без этого. Но дело то было стоящее — нет? Он ведь давал на лапу не для того, чтобы разместить свалку отходов или травить людей некачественной продукцией — он хотел, чтобы целая отрасль югославской экономики возродилась и начала развиваться. И когда ему удалось запустить цепочку, когда пошла работа — у него этот бизнес начали отжимать. Грубо. Так грубо и нагло, как у нас отжимали в девяностые, причём у нас это считалось «по беспределу». Пара местных компаньонов — стакнулась с властями одной бывшей югославской республики — там находился самый лакомый актив, крупный и до сих пор довольно современный металлургический комбинат. Его тупо ограбили, даже не заморачиваясь с судами, скупки акций у работников и прочей рейдерской ерунды — завод тупо переписали в местном реестре юридических лиц на нового собственника — юридическое лицо, в котором контрольный пакет был у брата президента. И подняли в газетах шумиху о деньгах русской мафии.

Сказать, что Михаил от этого о…л — это ничего не сказать. Это же не девяностые, и это не Россия — это Европейский союз! Дальше — больше. Того компаньона, который отказался предать русских — расстреляли в машине, а в газетах вышла статья, что это сделала русская мафия. Это уже был не грабёж — это был разбой средь бела дня! Михаил кинулся по судам, по европейским судам — по некоторым соглашениям, местом для судебных разбирательств был назначен Магистратский суд Лондона. Он был уверен в успехе — потому что наглость и бесхитростность действий рейдеров поражала. И тем сильнее был его шок, когда он проиграл дело, когда суд узаконил откровенный грабёж, а ему в неофициальной беседе сказали: мы все понимаем, но мы не можем позволить того, чтобы русские скупали собственность на территории бывшей Югославии. А вдруг вы там хозяевами станете? Вдруг вы решите восстановить Югославию?

Предприятия, отжатые у Михаила — президентская семейка долго держать не стала, перепродала индусам. А Михаил… нет, он не запил. Он просто понял кое-какие обязательные вещи. Что все — относительно. Что нет никакого универсального права, универсального правосудия, универсальных человеческих ценностей и так далее. А все просто — есть место, где закон твой, и есть место, где закон — чужой. Твоя страна — хороша уже тем, что она твоя страна, и чужая — лучше своей быть не может. И искать правосудия в чужой стране — все равно, что в стогу иголку. А лучший способ войти в Европу — это как в сорок пятом.