Белорусская промашка Лаврентия Берии - [7]

Местное происхождение стало считаться чуть ли не главным достоинством, уйти же предстояло русским, особенно тем, кто не сподобился изучить бело­русский язык. Через много лет М. В. Зимянин в интервью газете “Звязда” для объяснения того, что происходило на самом деле, привёл слова Н. С. Хрущё­ва из его воспоминаний, изданных за пределами СССР, который писал, что “линия на выдвижение национальных кадров в руководстве союзных республик всегда была налицо. Но он (Берия. — Я. А.) поставил этот вопрос под резким углом антирусской направленности. Он хотел сплотить националов и объеди­нить их против русских”. Первый секретарь ЦК Компартии Литвы А. Ю. Снечкус ещё в советские годы тоже отмечал, что в Литве решение, принятое в Москве по записке Берия, националы восприняли с воодушевлением, по ре­спублике сразу же пошли разговоры о том, что лишь только уедут русские пар­тийцы, “литовских коммунистов перебьём, как кроликов”.

В тоже время нужно сказать, что постановление Президиума ЦК КПСС для Патоличева не стало неожиданностью. Ещё до его выхода неприятную новость о предстоящем появлении этого документа ему сообщил министр госбезопас­ности БССР М. И. Баскаков. А Баскакову, как говорится в книге “Совестью своей не поступись”, по секрету рассказал его коллега П. П. Кондаков, кото­рый был министром госбезопасности Литвы, а до Литвы некоторое время ра­ботал заместителем министра госбезопасности СССР, так что связи в Москве у него оставались. Баскаков, получив такие сведения, проинформировал Па­толичева о том, что “Берия разработал план разгрома руководящих кадров в республике”. Николай Семёнович не стал пассивно ждать, поехал в главную столицу к Маленкову и задал соответствующие вопросы. Тот ответил, что ни­чего не знает об этом, что такого разговора не было. Хрущёв тоже заявил, что украинское дело белорусского продолжения иметь не будет, мол, спокойно возвращайся в Минск. Патоличев пишет, что он звонил даже Берии и просил о встрече, но тот от неё уклонился. Значит, подумалось ему, события всё-таки развиваются в том направлении, о котором предупреждали Кондаков с Баска­ковым. Получается, размышлял он в этой связи, секретари ЦК в самом деле не знают или делают вид, что не знают. А через неделю ему позвонил Хрущёв, пригласил вновь прибыть в Москву, где и сообщил о предстоящем освобожде­нии. Никакие доводы Патоличева приняты не были. Тогда он попросил разре­шения не присутствовать на Пленуме, где будет обсуждаться организационный вопрос, и даже уверенно рубанул: “Пленум меня поддержит”. Хрущёв возра­зил, что есть решение ЦК, которое надо выполнять. Патоличев ещё раз заявил, что Пленум поддержит его, а не Зимянина.

Вопрос “Об очередном пленуме ЦК КП Белоруссии” на заседании бюро ЦК КПБ был рассмотрен 17 июня без Николая Семёновича. Решено было “со­звать очередной IV Пленум ЦК КП Белоруссии 25 июня 1953 года со следую­щей повесткой дня:

1. Постановление ЦК КПСС “Вопросы Белорусской ССР” и задачи партор­ганизаций КП Белоруссии.

2. Организационные вопросы.

На Пленум пригласить первых секретарей горкомов и райкомов партии и виднейших деятелей науки и культуры Белорусской БССР — членов КПСС”.

225

Зимянин был уже в Минске. Шли активные беседы с секретарями обко­мов, горкомов, райкомов, деятелями культуры и искусства. На заседании бюро, на котором обсуждался доклад, подготовленный к предстоящему Плену­му, Патоличеву дали место на дальнем торце стола, поскольку, как вспоминал Николай Семёнович через много лет, “он должен был чувствовать себя уже в роли постороннего”. Похоже, он и сам готовился к тому, что с Минском ему придётся расстаться, о чём он потом и сказал во время выступления на Пле­нуме. Вот только ответ на вопрос, что будет означать отзыв “в распоряжение ЦК КПСС”, вряд ли у него был. На том бюро, утверждал через много лет Ни­колай Семёнович, один П. М. Машеров, возглавлявший тогда ЦК белорусского комсомола, задал вопрос, почему надо всё сваливать на Патоличева. Реак­ция была якобы бурной, и Патоличев сказал Машерову, что в создавшейся обстановке тот ничем помочь ему не сможет. К сожалению, в перечне засе­даний бюро ЦК КПБ, который хранится, в Национальном архиве Республики Беларусь, специальное заседание с такой повесткой не значится, потому про­верить достоверность утверждений, содержащихся в книге “Совестью своей не поступись”, пока не удалось. А некоторая необходимость в этом есть, по­скольку Зимянин в упомянутом интервью газете “Звязда” утверждал, что “Машеров на пленуме 1953 года занял нейтральную позицию, не поддержав ни Патоличева, ни меня”. Кто знает, не последовал ли он совету Патоличева и не тогда ли пробежал первый холодок между Петром Мироновичем и Миха­илом Васильевичем. По крайней мере, на Пленуме Машеров в самом деле не выступал.

Как пишет в своей книге В. И. Шарапов, поначалу многое свидетельство­вало о том, что всё пройдёт так, как и было предусмотрено в Москве. Первым в президиум вышел Зимянин, притом, подчеркнул Шарапов, по его походке и виду присутствовавшим в зале не составляло большого труда понять, кто на тот момент чувствовал себя хозяином положения. Собравшиеся почтили вста­ванием уход из жизни Сталина. При этом было подчёркнуто, что “умер наиве­личайший человек нашего времени”. Кстати, в белорусском варианте стено­граммы он назван “великим человеком нового времени”. Доклад прозвучал на белорусском языке. По-белорусски говорили и 23 выступивших в прениях из 27, на русском произносили свои речи только Патоличев, секретарь ЦК Гор­бунов, первый секретарь Молодечненского обкома партии В. Г. Доркин, пер­вый секретарь Волковысского райкома партии А. Ф. Бурлаков, да и тот свою “дерзость” объяснил тем, что недавно работает в республике. Правда, Зимя­нин в ответ парировал, что “пользование русским языком не запрещается”.