Белоэмигранты между звездой и свастикой. Судьбы белогвардейцев - [59]

Сама же биография Кононова еще требует дальнейшего изучения и объективного осмысления, наряду с его ролью в РОД и казачьем движении во время Второй мировой войны. Современные исследователи отрицают даже казачье происхождение Ивана Никитовича на основании воспоминаний многих казаков в эмиграции. Несмотря на декларативные утверждения Кононова, что он пришел в расположение частей фон Шенкендорфа вместе с полком и полковым знаменем, что ошибочно повторил А.И. Солженицын в первом томе своего монументального «Архипелага», где про подчиненных Кононова автор с наивной патетикой воскликнул — «…и весь полк пошел за ним!».[113]

Сохранились документы, в которых сообщается, что Кононов был взят немецким патрулем в плен, и не вместе с полком, а вместе с группой, состоявшей из нескольких советских офицеров. Что же касается личного состава полка, то часть его еще некоторое время продолжала боевые действия против немцев. Полковое знамя в настоящее время находится в московском Музее Вооруженных сил. На одном из допросов в СМЕРШ немецкий офицер связи при Кононове некто Ритберг показал, что при формировании своей первой казачьей сотни в составе вермахта Кононов объехал несколько лагерей для военнопленных красноармейцев и завербовал несколько десятков человек. О личном составе полка, который, по утверждению склонного к мифотворчеству Кононова, подбирался им с финской кампании, немецкий офицер ничего не говорит. Во всяком случае, оказавшись в немецком плену, Кононов весьма кстати «вспомнил», что он казак. Мы знаем, что отношение к казакам со стороны немцев было более лояльным, нежели к другим народам, в частности к русским. Тем более что сам Гитлер признал казаков «полноценной расой» и даже союзниками Германии в борьбе с русскими. Отсюда конъюнктурно появился первый кононовский призыв к казакам: «первый враг — русские, второй — большевики». Многим позже, опять в силу быстро меняющейся фронтовой обстановки, Кононов изменил столь резкую постановку вопроса и призывал к объединению всех антибольшевистских сил в рамках Русской Освободительной Армии. Не до конца известны и действия Кононова на заключительном этапе войны. По мнению казачьих генералов Науменко и Полякова, он в тяжелую минуту бросил казаков, отбыв из 15 Казачьего кавалерийского корпуса в штаб Власова. Согласно некоторым воспоминаниям офицеров РОА, есть свидетельства о том, что этот поступок был продиктован также конъюнктурными соображениями — Кононов выбивал себе должность командира корпуса, уговаривая главнокомандующего ВС КОНР сместить Хельмута фон Паннвица. Фон Паннвиц, как известно, был казнен в Москве, добровольно решив разделить участь своих казаков 15 Казачьего кавалерийского корпуса. Генерал же Кононов оказался в дальнем зарубежье. Какое-то время Кононов состоял в рядах Союза Андреевского Флага, в Австралии, где не пользовался авторитетом у представителей эмиграции первой волны, вскоре вышел из него и отошел от какой-либо борьбы с большевизмом. Затем, очевидно, его и нашла «рука судьбы» в лице соответствующих подразделений советского КГБ. Подписанное же в Ялте 11 февраля 1945 года межсоюзное соглашение «О репатриации советских граждан», напрочь лишало возможности политического убежища всех без исключения подданных СССР, которые покинули родные края вместе с отступавшими на Запад немецкими частями. Казачий Стан состоял как из беженских станиц, так и из казачьих полков, которые составляли 1-й Казачий Корпус Походного Атамана. По мнению очевидца, эти полки «не представляли войска в смысле требования нашего времени. Это был табор в разных формах одежды, частью в гражданской; на повозках везлась рухлядь, тут же были свиньи и овцы». Начальник британской 78-й дивизии генерал-майор Арбатнот заявил казачьему руководству следующее: «Нет, военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно передавшимися». Однако, несмотря на подобные заверения, все казачьи части были британцами разоружены и размещены в лагерях на положении военнопленных. Вместе с этим, в этом же районе, где был сосредоточен Казачий Стан, «…примерно в 20 км от него находились чины горских частей войск СС: Северокавказский и Грузинский полки под началом штандартенфюреров СС Кучука Улагая и князя П. Цулукидзе». Командованием СС из этих частей в апреле 1945 года планировалось сформировать Горскую дивизию. По свидетельству Н.Н. Краснова, это была «распущенная орда, прекрасно вооруженная автоматами, в немецких формах, говорившая на „17-ти кавказских наречиях“, прошедшая огонь, воду и медные трубы в дни усмирения знаменитого варшавского восстания. Они занимались грабежом и бандитизмом на больших дорогах. Они насиловали женщин и жгли селения. Их безобразия бросали пятно и на тех, кто честно и по-солдатски пришел исполнять свой долг, на тех, кто шел бороться с коммунизмом». С ними британское командование старалось не встречаться, занявшись подготовкой захвата казачьих чинов и задействовав в этом организаторские таланты Доманова. В связи с этим вышел приказ «Походного атамана» Доманова об обязательном выезде на «сообщение» 2756 человек. Однако, вопреки ожиданиям британского командования, в назначенное время явилось, и было погружено в транспорт лишь 2201, а по иным данным 2461 человек. Всех их отвезли в городок Шпиталь, поместив в строго охраняемом лагере. Не менее интересной историей является выдача инспектора резервов Казачьих Войск генерал-лейтенанта А.Г. Шкуро. Так, по свидетельству переводчицы лагеря Пеггец О.Д. Ротовой, вечером 26 мая 1945 Шкуро был приглашен якобы на ужин к Походному атаману генералу Доманову. Генерал Соламахин, например, бывший начальником штаба Походного атамана, никогда на такие ужины не приглашался, хотя его комната была напротив домановской. «В 3 часа утра 27 мая 1945 к ним в комнату ввалился Шкуро, сел на кровать и заплакал.