Белоэмигранты между звездой и свастикой. Судьбы белогвардейцев - [42]

Официально парагвайским правительством были задействованы в следующих чинах 2 генерала — Иван Тимофеевич Беляев и Николай Федорович фон Эрн, 8 полковников, 4 подполковника, 13 майоров и 23 капитана. Как и в Боливии, иностранцы здесь в основном служили в авиации, а также в артиллерийских частях и на штабных должностях. Большинство офицеров в полевых войсках составляли «местные кадры», произведенные в высокие армейские чины уже в ходе боевых действий. Именно они вынесли на своих плечах основную тяжесть войны. В Парагвае была объявлена всеобщая мобилизация, численность армии в течение буквально нескольких недель увеличилась в двадцать раз — с 3000 до 60 000 человек. Правда, при этом во многих отрядах солдаты первоначально были вооружены лишь ножами-мачете, а одна винтовка системы Маузер аргентинского производства приходилась на 5–7 человек. Однако «на вооружении армии были горные гаубицы Шнейдера, крупповские 73-мм пушки и мортиры Стокс-Брандта, и все мы в один голос признали, что парагвайскую армию вооружали, собственно говоря, боливийцы. Отношение к казенному имуществу было довольно, на наш взгляд, оригинальное, что объясняется, думается мне, большой примитивностью парагвайцев, совмещавших понятие о настоящем патриотизме с безразличным отношением к казенному добру».[103] Парагвайскую армию возглавил полковник Хосе Феликс Эстигаррибиа — талантливый и волевой военачальник, по происхождению из местных индейцев племени гуарани. Начальником Генерального штаба был назначен генерал-майор Иван Тимофеевич Беляев, до этого занимавший скромную должность начальника военного училища в Асунсьоне. Поначалу боевые действия представляли собой беспорядочные стычки в джунглях и короткие схватки за отдельные укрепленные районы. Но постепенно, в ходе боев, начала вырисовываться линия фронта, редким пунктиром пересекавшая болотистую сельву и поросшую жестким кустарником равнину под палящими лучами солнца. Обе стороны активно использовали фортификацию, возводя на контролируемой ими территории дерево-земляные укрепления, гордо именуемые ими «фортами». Парагвайцы полковника Эстигаррибиа добавили к этим сооружениям создание широкой сети минных полей. Войска зарывались в землю, опутывая свои позиции колючей проволокой, сооружая блиндажи и пулеметные гнезда. «Что дали Парагваю наши офицеры? прежде всего они дали свой военный опыт Великой и Гражданской войны, и не только участием в самой войне, но и подготовкой офицерского состава… Наши офицеры были… знающими и опытнейшими инструкторами по пулеметному делу; были знающими и даже учеными артиллерийскими техниками, наладившими работу в единственном в Парагвае Асунсьонском арсенале, особенно в его отделе взрывчатых веществ, в лаборатории и в починочных мастерских, где за время войны производили не только починку орудий, ружей и пулеметов, но занимались и выделкой авиационных бомб, ручных гранат и т. п. Наши моряки дали свой многосторонний опыт личному составу парагвайских речных канонерок, а наши врачи и ветеринары поставили на должную высоту санитарную и ветеринарную службу в армии. Наши топографы и частью офицеры Генштаба значительно продвинули вперед дело снабжения войск картами и планами, а наши инженеры, а также офицеры Генштаба научили и фортификационному, и дорожному строительству».[104] С начала 1934 года в войне окончательно наметился перелом — парагвайцы начали хорошо подготовленное наступление на северо-запад вдоль рек Пилькомайо и Монте-Линдо. Наступил сезон дождей, боливийская техника часто выходила из строя, а парагвайские солдаты упорно пробивались вперед. Несмотря на численное превосходство противника, за два месяца парагвайцам удалось продвинуться почти на 200 километров, захватив более 7000 пленных. К весне 1935 года обе стороны достигли крайней степени финансового и морального истощения. Однако боевой дух парагвайской армии был еще крепок, и в конце марта полковник Эстигаррибиа перенес военные действия на территорию Боливии, атаковав нефтеносный район у городка Вилья-Монтес, расположенный в 60 километрах севернее аргентинской границы. Через две недели боев оборона боливийцев рухнула по всему фронту. Попытки сдержать парагвайское наступление авиацией привели лишь к потере двух «Фальконов», сбитых ураганным огнем с земли. В конце мая Вилья-Монтес, обороной которого руководил чехословацкий генерал Плачек, был окружен со всех сторон. После этого Боливия, у которой просто не осталось войск, обратилась в Лигу Наций с просьбой о посредничестве в заключении перемирия. 11 июня 1936 года было подписано соглашение о прекращении огня. Потери сторон убитыми составили 40 000 солдат у Парагвая и 89 000 — у Боливии. В плену у парагвайцев оказалась практически вся боливийская армия — 300 000 человек. За время трехлетней войны двух стран на стороне Парагвая погибло пять русских офицеров: есаул Василий Федорович Орефьев-Серебряков, в чине майора парагвайской армии, ротмистр Борис Павлович Касьянов, также в чине майора, хорунжий Василий Павлович Малютин в чине капитана, ротмистр-текинец Сергей Сергеевич Салазкин в чине подполковника и штабс-капитан-марковец Николай Иосифович Гольдшмидт (поступивший на службу в Русскую императорскую армию прапорщиком после соответствующих реформ Временного правительства в 1917 году) в чине капитана. В столице Парагвая их именами были названы пять улиц, а в Свято-Покровском православном храме Аусунсьона установлена соответствующая мемориальная доска. Впрочем, справедливости ради, стоит отметить и оборотную сторону отношения парагвайцев к своим недавним товарищам по оружию. «Что же война дала русским, принявшим в ней такое видное участие? Часть офицеров была оставлена на военной же службе, часть была устроена на службу гражданскую, но., некоторые, по увольнении в запас, были предоставлены своей судьбе… Но вот довольно показательно, что когда в парламент был внесен проект закона о предоставлении русским врачам, принимавшим участие в войне, права практики наравне с врачами-парагвайцами, то… проект это был провален, и русские врачи, так много сделавшие и так потрудившиеся на войне не получили права свободной практики и вынуждены, как и прочие иностранцы, работать только в тех местах, которые отстоят не ближе как на несколько десятков километров от места практики врача-парагвайца… В заключение думаю, что не погрешу против истины, если скажу: жаль, конечно, что русская кровь пролилась на парагвайских полях за совершенно чуждое нам, русским, дело…»