Белоэмигранты между звездой и свастикой. Судьбы белогвардейцев - [12]

Болгария приняла изначально 2000 казаков из бригады генерал-лейтенанта Адриана Григорьевича Гусельщикова, но когда речь заходила о больших количествах, то в качестве основного условия болгарской стороны выдвигалось требование содержания переезжающих за счет Русской армии. Шатилов, по согласованию с Главнокомандующим, обещал болгарским властям перечислить через дипломатического представителя Петряева 300 тыс. долларов. «Наш посланник Петряев не принадлежал к дипломатическому корпусу, а состоял до революции консулом. Но, несмотря на это, он завоевал исключительное положение как среди дипломатов других стран, так и среди болгарских властей. Человек это был общительный, очень умный и большой знаток болгарской психологии».[35]

С направлением чинов Русской армии на службу в болгарскую армию, Шатилову очень помогал генерал-лейтенант Василий Ефимович Вязьмитинов, успевший в краткие сроки освоить болгарский язык и поддерживавший тесные рабочие отношения с начальником штаба болгарской армии Толпиджиковым. По мнению знавших его русских генералов, «…это был глубоко образованный человек. Очень спокойный, крайне симпатичный».[36] Часть штаба генерала Шатилова, откомандированного Врангелем в Сербию, в местечко Сремски Карловцы, возглавлялась генералом Архангельским, в прошлом дежурным генералом Деникина и Врангеля. Оттуда путь Шатилова лежал в Париж, где вместе с военным представителем барона Врангеля Евгением Карловичем Миллером, известным Павлу Николаевичу еще по Великой войне, генералы посетили у М.Н. Гирса, главы бывшего Императорского дипломатического корпуса. Будучи масоном высокого градуса посвящения, Гирс не мог не поддерживать генеральной линии своего общества. А оно стояло на позиции необходимости уничтожения русских национальных формирований. «В разговорах с ним чувствовалось желание ликвидации военной организации, что, прежде всего, по его понятию, должно было бы облегчить наше расселение».[37]

Посетители Гирса, слабо разбиравшиеся в тайных организациях, едва ли ясно представляли роль своего собеседника в мировой масонской иерархии. Оба генерала — Шатилов и Миллер отнесли высказанное дипломатом мнение лишь на счет его неосведомленности в армейских делах. В качестве альтернативы, визитеры нанесли визит русскому посланнику во Франции Маклакову, а затем отправились в штаб французского маршала Фоша. Во время описываемых событий Фошу еще были подчинены все войска, остававшиеся после Великой войны вне территории Франции. Там Шатилов и Миллер были приняты начальником штаба маршала генералом Вейганом. «Результат от этого визига все же сказался, и вопрос о сохранении пайка и ликвидации довольствия в лагерях фактически не осуществился».[38] После двух незначительных встреч в Париже с Кривошеиным и Гучковым, возлагавшим большие надежды на правительство братьев Меркуловых на Дальнем Востоке, Шатилов отбыл назад на Балканы. Вопрос, который надлежало продумать после того, как часть армии будет перевезена из Турции, — как сохранить военную организацию, воссозданию которой усердно противились французы и англичане. Через своих посланников в Балканских странах, они старались повлиять на решения балканских правительств. И, хотя никакой непосредственной опасности русские части, переехавшие из Галлиполи, для англичан и французов не представляли, «французы действовали в желании поддержать авторитет Константинопольского штаба, англичане же, вероятно по установившейся традиции, не допускали расширения русского влияния на Балканах».[39] Сам перевоз частей Русской армии осложнялся и довольно строгими требованиями от принимающей стороны. Так, например, болгарское правительство, несмотря на получаемую плату за пребывание русских на своей территории, выдвинуло требования о приеме только тех частей, которые имеют полную воинскую организацию и за дисциплинированность которых ручается Главнокомандование. Сербия не выдвигала строгих требований, так как первая партия русских воинов была направлена на довольно непривлекательную работу по расчистке полей после боев и сбору брошенного имущества и вооружения. Сербы также не препятствовали ношению русскими своей военной формы, а устав сербской пограничной стражи не подразумевал каких-то особых требований по организации русских частей, входящих в нее ротами (четами — Авт.) и иногда более крупными соединениями. Сербские власти также разрешили русским офицерам ношение личного оружия. В Париже генерал Миллер получил известия об ассигновании дополнительно 200 тыс. долларов САСШ и 1 млн. франков на обустройство жизни и быта русских частей в Балканских странах. Штаб Главнокомандующего состоял в переписке с военными представителями в европейских странах — фон Лампе и Леонтьевым, однако результатом их «титанических» усилий явилось решение Чехословакии принять 1000 человек и Венгрией еще 200. Заботу о больных и раненных Русской армии, по рекомендации небезызвестного посла Гирса в Париже, Главнокомандование передало Международному Красному Кресту. Это позволило открыть его отделения и в тех Балканских странах, где размещались лечебные учреждения, в которых находились на излечении раненые солдаты и офицеры Русской армии. В августе 1921 года королевство СХС снова разрешило принять у себя 3000 человек для «общественных работ» по проведению новых железнодорожных линий. Следом за этим Болгария проявила неожиданно щедрый жест, пригласив для проживания 7000 человек. 6000 человек прибыли в Болгарию из Галлиполи, за которыми последовала 1000 человек с острова Лемнос. С ними прибывали штаб генерала Витковского и штаб Донского корпуса во главе с генерал-лейтенантом Сергеем Федоровичем Абрамовым. Кавалерийская дивизия во главе со своим начальником Иваном Гавриловичем Барбовичем поступала на службу в пограничную стражу СХС королевства. Постепенно, к концу сентября 1921 года, согласно плану, большая часть Русской армии со своими штабами покинула турецкие берега, а 15 октября 1921 года около 5 часов дня яхта Главнокомандующего «Лукулл» была протаранена пароходом «Адрия», шедшим из Батуми (!) под итальянским флагом. «Адрия» врезалась в правый борт яхты и разрезала ее пополам. От страшного удара небольшая яхта «Лукулл» стала быстро погружаться в воду и затонула в течение двух минут. Выдержка и спокойное поведение Конвоя Главнокомандующего и экипажа яхты дало возможность погрузить в шлюпки находившихся на ней людей и доставить их на берег. За час до происшествия сам барон Врангель и командир яхты отбыли на берег. Все морские офицеры и оставшиеся на яхте матросы до момента погружения оставались на палубе и только, видя неотвратимость ее потопления, бросились за борт и были подобраны подоспевшими катерами и лодочниками. Вместе с яхтой ушел в морскую пучину дежурный офицер мичман Сапунов, матрос Ефим Аршинов и корабельный повар Краса, орудовавший в момент удара «Адрии» на камбузе и не успевший выбраться из-под завалов, образовавшихся при столкновении. Удар «Адрии» пришелся в среднюю часть яхты и вихрем прошел через кабинет и спальню Главнокомандующего. Вместе с «Лукуллом» ушли на дно документы Врангеля, и погибло все его личное имущество. Никаких мер для спасения людей «Адрия» не принимала: не было спущено ни одной шлюпки, не были брошены концы или спасательные круги… Спустя год, один из русских эмигрантских авторов, проживавший в то время в Германии, поведал своему знакомому одну историю, отчасти проливавшую свет на происшествие, случившееся на европейском побережье Босфора 15 октября 1921 года. «С ноября 1922 года X. жил в Саарове под Берлином. Там же в санатории отдыхал Максим Горький, находившийся в ту пору в полном отчуждении от большевиков. Однажды Горький сказал X. про Елену Феррари: