Белочка Майга - [18]
Покусывая губы, Жан ворчит хмуро:
— Пусть себе мёрзнут. Что мне до партизан! А тебе разве их жалко?
Теперь хмурится и девочка:
— Жалко? С чего бы? Пусть себе мёрзнут. Я просто так спросила…
У дверей кто-то тихо стучит, и вот уже в комнату входит калека-нищий, опираясь на знакомую толстую палку.
Дядя Ванаг! И, наверное, снова с письмом от мамуси… А тут торчит этот противный франт, которому наплевать на партизан. Недавний приятель переметнулся к врагам. Теперь понятно, почему госпожа Утля одевает его тепло, как медвежонка!
Белочка срывает с рук дарёные рукавицы и швыряет их Жану в лицо:
— Чего тут прохлаждаешься? Твой хозяин уже глотку себе надорвал, зовёт не дозовётся…
Жан не остаётся в долгу:
— А ты тоже хороша! Целый час стрекочешь, как стрекоза. Бездельница! Иди в хлев, проверь овец! Ну!
Дядя Ванаг, отряхнув снег, весело смеётся:
— Будет вам, ребята… Признаться по совести, я с вами с обоими знаком…
Жан краснеет, как бурак.
— Но ведь она… Она сказала, чтобы партизаны перемёрзли, как прусаки.
— А ты… ты первый сказал, что тебе их нисколечко не жаль!
Дядя Ванаг ставит палку в угол и улыбается: оба не сводят тревожного взгляда с его заиндевевших усов. С них капает вода, как бы не отвалились!
— Не бойтесь, теперь у меня уже собственные усы; их мне подарила старуха Время… Слышь-ка, доченька, выйди посмотри, что там за птицы перед амбаром чирикают.
Белочка не уходит дальше крыльца. Она знает: дядя придумал. Нет у амбара ни птиц, ни зверей. Но если он так хочет, значит, надо.
А в это время лесной гость, ухватив Жана за воротник, шепчет в ухо:
— Штаб и Оса решили: живи пока у хозяев. Ты нам ещё здесь нужен. Теперь иди, позови Белочку, а сам понаблюдай за белыми воробьями.
Жан не обижается. Дисциплина! Время военное, каждый должен знать только то, что ему положено, не больше.
Примчавшись в комнату, Белочка торопит:
— Дядя Ванаг, читайте-ка поскорее письмо мамуси! А то кто-нибудь войдёт.
— А если у меня на этот раз и бумажки-то с собой нет?
Девочка снимает с гвоздя сито.
— Да вот оно, письмо. Прошу, читайте. Ну, пожалуйста!
Партизан садится на постель Голиафа и, тщательно вытерев рукавом усы, поворачивая сито, читает:
— «Здравствуй, доченька! Слушай внимательно: у нас тут одну тётеньку фашисты ранили в бою, к тому же и хворь к ней привязалась. Эту тётеньку, пока она не выздоровеет, спрячут у вас на сеновале над хлевом — всё уже договорено. Заботиться о ней будут Голиаф и Дора. И на твою долю выпадут кое-какие дела. Но, Майга, запомни: никому ни словечка! Эта тётенька мне так дорога, как ты, как бабушка, как папа».
Партизан вешает сито на гвоздь — письмо прочитано. Но Белочка настаивает:
— Дядя Ванаг, читайте ещё!
— Что ты! Больше там ничего не написано.
— А вот второй листок… — Девочка подаёт ему передник Доры.
Партизан ласково смотрит на девочку, потом разглаживает передник и читает:
— «Недавно неожиданно увидела Мурлиса-Гурлиса. Не понимаю, как он попал в партизанский бункер. Повторяю ещё и ещё раз: только никому ни слова». Всё!
Майга подсовывает дарёную рукавицу:
— Там чего-то ещё не хватает. Вот вам третий листок.
Взглянув внимательно в окно, дядя произносит скороговоркой:
— «Горячо целую. Твоя мама Милда Мелнис».
ВОТ ТАК ВСТРЕЧА!
Белочка ждёт. Скорей-скорей бы познакомиться с той тётенькой, которая ела из одного котелка и пила из одной кружки с Милдой Мелнис.
Проходит день. У Доры глаза вроде покраснели, но говорить она ничего не говорит. Молчит и девочка. Ведь во всех своих чудесных письмах — решительно во всех! — мамуся крепко наказывала: лишнего не расспрашивать, лишнего не рассказывать.
Проходит второй день. Ночью у Белочки сон тревожный. Двери часто скрипят…
Однажды в бороде Голиафа она замечает соломинку. Да-да, в эти дни соломинки так и цепляются к Голиафу и Доре. Но оба старательно снимают их с одежды и бросают в печь.
В ожидании и неведении медленно, тягуче проходят дни. Но вот Белочка просыпается среди чёрной ночи. Её трясёт Дора. Сон склеивает глаза, руки не вытащить из-под одеяла.
— Белочка, идём, милая, — шепчет старая женщина. — Э-э… тебя тётя ждёт…
Сон мигом слетает с Белочки. Как тени, они проскальзывают через двор и входят в сарай. Дора впереди, она только изредка трогает руку девочки. Вот они лезут на сеновал. Лестница скрипнула, обе тотчас замирают.
Сеновал над хлевом набит сеном и соломой. Они находят узкую щель, пролезают в неё — и вот уже Белочка скатывается в какую-то тёмную соломенную пещерку. Там её обхватывают тёплые руки.
— Пришла? — Девочку целуют жёсткие горячие губы. — Наконец-то пришла!
К чему такие нежности? Ей не терпится узнать про мамусю. Здорова ли она? Почему её прозвали Осой?
Но спросить сразу, напрямик, она не решается. Начинает исподволь:
— Тётя, а вам там, в лесу… не встречалась ли некая Милда Мелнис?
— А как же! Но говорить о ней мало радости, — еле слышно шепчет тётя.
— Почему? — Девочка пугается. — Что с ней — не приключилось ли несчастья?
— Ш-ш, потише… Ленивая! Всё норовит на боковую, а вот к котлу всегда прибегает первой!
— Неправда!
— Ш-ш… Ну, пускай бы набивала пузо, но покажи себя и в бою. Кто на пост, кто в наступление, а у неё всегда зубы болят!
