Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - [63]

Когда вернулся официант, мой урбинский герцог посмотрел на меня. Он заказал жареных белых грибов нам обоим, но в остальном почти не помогал мне с меню. И это было не единственное его отличие от Дино. Если Дино был суетливым, то Бернардо – серьезным. На своем псевдоанглийском (попросту переделывая итальянские слова), с длинными паузами, он рассказал о своей работе фотографа и показал только что законченный каталог для флорентийского модного бренда, с которым сотрудничал. Еще он коротко сообщил, что у него трое детей от двух разных матерей: сын-подросток живет с ним, а две маленькие дочки – с матерью в пригороде Флоренции. Рассказал он и о своих собаках – об их существовании я и сама догадалась по коротким белым шерстинкам на его пиджаке. У Бернардо и его детей было в общей сложности около двадцати собак – их разведение было страстью всей его жизни, с четырнадцати лет. Я вежливо кивала, стараясь разобрать его английский. После Дино я внезапно осознала, как мало могу понять о новом человеке по его внешнему виду.

Всякий раз, когда в Лондоне я с кем-то знакомилась, в моем мозгу начинался почти неосознанный сбор информации – с того самого момента, как мы пожимали друг другу руки. Я обращала внимание на манеру речи, на словарный запас, на разные знаки. Здесь же все эти знаки не работали, и мне было не по себе.

И все же фотографии его ничем не уступали лучшим снимкам, побывавшим когда-либо на моем столе: у него было особое чувство света, эта утонченность, напоминавшая лучезарные полотна, что я видела в Уффици. Я поняла, что Бернардо настоящий мастер своего дела, и это меня заинтриговало. Поэтому, несмотря на скучный обед, когда он пригласил меня в оперу в следующую пятницу, я согласилась.

Я люблю оперу, и в этот вечер на мне было винтажное креповое платье от Диора с изящным вырезом и классической широкой юбкой. Его вручила мне Антонелла со словами:

– У каждой девушки должно быть маленькое черное платье, tesoro, и никто не шил их лучше, чем Кристиан. – Она произнесла его имя, словно они были близкими друзьями.

Разумеется, опера тоже была изобретением флорентийцев: самое старое из дошедших до нас произведений исполнялось во Флоренции еще в 1600 году, в палаццо Питти, на свадьбе короля Франции Генриха IV и Марии Медичи. Семье Бернардо принадлежала одна из двух частных лож в Театро Комунале, и по такому случаю я достала со стеллажа свои сверкающие открытые босоножки на высоком каблуке. По улице я шла медленно и осторожно, от своей двери до двери машины, распахнутой передо мной Бернардо. Я всегда ценила хорошие манеры. Воспитанная родителями в иранских традициях, где формальные приличия и вежливость играют очень важную роль, я каждый раз испытывала шок, когда мои друзья-мужчины в знак равноправия буквально хлопали меня дверью по носу.

В этот вечер Бернардо вел себя более раскрепощенно, его неловкость исчезла. Подъезжая к театру, мы никак не могли найти место для стоянки, даже со специальным пропуском Бернардо. Наконец, выругавшись, он сказал:

– Сейчас найдем! – и втиснул машину в половину парковочного места в углу, в неподражаемой итальянской манере заехав на тротуар.

Я уже бывала в Театро Комунале на одном из наших первых свиданий с Дино, когда мы уже были парой. Он повел меня туда на концерт, мы сидели в партере рядом с хорошо одетыми людьми, моя рука лежала на его колене, и я гладила его бедро, – больше я почти ничего не помню. Теперь же мы с Бернардо устроились в частной ложе, в конце длинного коридора. Он открыл дверь маленьким ключом и пригласил меня войти. Это было небольшое помещение с диванчиком, обитым бордовым бархатом, двумя креслами перед балконом и беспорядочно расставленными стульями. Здесь же была вешалка для одежды. Я вручила свой жакет Бернардо и села, глядя на сцену внизу. Балкон нависал над оркестровой ямой, с одной стороны сцены. С этой высоты открывался совершенно другой вид: отсюда был виден и оркестр, и весь зрительный зал. В партере, занимая свои места и то и дело поглядывая на меня, суетились люди, и мне казалось, что я парю над сценой.

Бернардо сел рядом, в другое кресло, заиграла, окутывая нас, музыка, но как только начался первый акт, он пересел на диван. Первый акт завершился великолепным дуэтом Родольфо и Мими «O Soave Fanciulla». Я была так взволнована их чистыми голосами, нежной романтической мелодией и близостью певцов, что повернулась к Бернардо.

Он сидел в углу дивана, укрывшись пледом, и крепко спал.

В начале антракта Бернардо проснулся.

– В детстве нас водили сюда раз в неделю, – объяснил он, – и я каждый раз засыпал, потому что это было ужасно скучно! – При этих словах он соединил ладони и провел вверх к бедрам, как будто поднимая что-то тяжелое. – Так что теперь у меня выработался рефлекс: прихожу сюда – и тут же засыпаю. Каждый раз!

И в самом деле, как только мы вернулись в ложу и заиграла музыка, Бернардо, как собака Павлова, уселся на диван и через несколько минут опять крепко уснул.

– Никакого давления, – рассказывала я Луиго на следующий вечер. – На самом деле я здорово отдохнула. Опера была потрясающей, а места наверху – это что-то… К тому же мне не нужно было беспокоиться о том, чтобы произвести впечатление… Так что я получила настоящее удовольствие! То есть этот парень… Не знаю, нравится ли он мне, так что все прошло как по маслу!