Бельканто - [55]

– Sí[12], – ответила она. Ей не следовало болтать с ними. Командиры могут войти в любую минуту. Кто угодно может ее застукать. Она слишком у всех на виду.

– С тобой хорошо обращаются? Ты здорова?

– Sí, – снова ответила она, хотя и не совсем понимала, почему он спрашивает.

– Она настоящая красотка, – сказал Месснер Гэну по-французски. – Удивительное лицо – в форме сердца. Только не говорите ей об этом. Она, похоже, скромница, засмущаем барышню до смерти. – Он снова повернулся к Кармен: – Если тебе что-нибудь понадобится, дай знать кому-нибудь из нас.

– Sí, – с трудом вымолвила она.

– Никогда не встречал таких застенчивых террористов, – заметил Месснер по-французски. Теперь все трое чувствовали себя так, словно попали на затянувшийся, невыносимо скучный прием.

– Вам понравилась музыка? – спросил Гэн.

– Очень красивая, – прошептала она.

– Это был Шопен.

– Като играл Шопена? – вмешался Месснер. – Ноктюрны? Как жаль, что я это пропустил.

– Шопен играл! – вздохнула Кармен.

– Да нет, – уточнил Гэн. – Играл сеньор Като. А музыку, которую он играл, написал сеньор Шопен.

– Очень красивая, – повторила она, и вдруг ее глаза наполнились слезами, и она замолчала, отрывисто дыша.

– Что случилось? – спросил Месснер. Он хотел было потрепать ее по плечу, но передумал. Высокий парень по имени Хильберто окликнул ее с другого конца комнаты, и звук собственного имени как будто вывел Кармен из паралича. Она быстро вытерла глаза и решительно выпрямилась и пошла прочь, даже не кивнув своим собеседникам на прощание. Они смотрели ей вслед, пока девушка не исчезла в холле вместе с парнем.

– Может, это музыка на нее так подействовала, – вздохнул Месснер.

Гэн не мог оторвать глаз от места, на котором она только что стояла.

– Тяжело девушке выдержать такое, – сказал он наконец. – Выдержать все это.

И хотя Месснер тут же начал возражать, что тут всем тяжело, он прекрасно понимал, что Гэн имеет в виду, и в глубине души с ним соглашался.

Всякий раз, когда Месснер уходил, в доме на долгие часы повисала томительная грусть. В особняке вице-президента воцарялась тишина, и никто уже не слушал заунывные вопли громкоговорителей с другой стороны стены. «Ваше положение безнадежно!», «Сдавайтесь!», «Никаких переговоров!». Полицейские все бубнили и бубнили, пока слова не сливались в сплошной гул, напоминающий злобное жужжание шершней, потревоженных в своем гнезде. Заложники пытались вообразить, как чувствуют себя арестанты в тюрьме, когда час посещений подходит к концу и заняться нечем, кроме как сидеть в своих камерах и гадать, стемнело на улице или еще нет. Все в доме были глубоко погружены в свою обычную дневную депрессию, думали о престарелых родственниках, которых так и не успели навестить, как вдруг Месснер снова постучал в дверь. Симон Тибо отнял от лица голубой шарф, с которым не расставался, а командир Бенхамин жестом приказал вице-президенту узнать, что происходит снаружи. Рубен на минутку замешкался, отвязывая от талии кухонное полотенце. Бойцы велели ему поторапливаться. Они, конечно, знали, что это Месснер. Только Месснер решался подходить к двери.

– Какой чудесный сюрприз! – сказал вице-президент.

Месснер стоял на ступенях, с трудом удерживая в руках тяжелую коробку.

Командиры решили, что этот внеплановый визит означает прорыв, шанс покончить наконец со всем этим. Надежда и отчаяние переполняли их. Увидев, что это всего лишь очередная посылка, командиры почувствовали сильнейшее разочарование. С них было довольно.

– Сейчас не время, – сказал командир Альфредо Гэну. – Он прекрасно знает, в какое время ему позволено приходить.

Альфредо только-только устроился отдохнуть в кресле. Он страдал бессонницей с тех самых пор, как вселился в вице-президентский дворец, и любой, кто мешал ему вздремнуть днем, потом сильно жалел об этом. Командиру неизменно снились пули, свистевшие у него над ухом. Когда он просыпался, его рубашка была мокрой от пота, сердце отчаянно билось и чувствовал он себя еще более измученным, чем до сна.

– Мне казалось, что у вас возникли особые обстоятельства, – сказал Месснер. – Вот, прибыли ноты.

– У нас боевой отряд, – оборвал его Альфредо. – А не консерватория. Приходи завтра в положенное время, и мы подумаем, разрешать музыку или нет.

Роксана Косс спросила Гэна, не ноты ли это, и, когда он ответил утвердительно, тут же бросилась к двери. Священник последовал за ней.

– Это от Мануэля?

– Он стоит с той стороны ограды, – сказал Месснер. – Все это он прислал специально для вас.

Отец Аргуэдас прижал к губам сложенные ладони. «Господь всемогущий и милосердный, мы всегда и везде шлем Тебе благодарения и молитвы».

– Вы оба, – приказал командир Альфредо, – вернитесь на место.

– Я оставлю это в холле у двери, – сказал Месснер и хотел было поставить коробку на пол. Просто удивительно, как много может весить музыка.

– Нет, – отрезал Альфредо. У него болела голова. Он уже устал до смерти от всех этих поблажек и заморочек. Должен же быть хоть какой-нибудь порядок, уважение к силе! Разве у него в руках нет оружия? Что, оружие уже ничего не значит? Если он сказал, что коробки не будет в доме, значит, ее в доме не будет. Командир Бенхамин что-то прошептал на ухо Альфредо, но тот упрямо повторил: