— Ну-ка, попробуйте.
Я осторожно отпил глоток обжигающего напитка.
— Ну как? Не мало джина?
— Нет. В самый раз.
Дигирнес отхлебнул добрую половину своего стакана, поморщился.
— Горячая вода. — Он долил свой стакан из квадратной бутылки. — Давайте я вам тоже добавлю.
— Спасибо. Мне достаточно.
— Вы совсем не похожи на русского. Я встречал в ваших портах немало парней, которые умели выпить. У всех вас только один неисправимый недостаток — вы атеисты.
Дигирнес допил стакан и тут же налил себе снова. Что-то случилось. Недаром он перечитывал притчу о Давиде и Голиафе. Капитан не мог простить позора девятого апреля сорокового года, сданных без выстрела береговых укреплений Нарвика, несработавших минных полей у входа в Осло-Фиорд. Юный Давид смог победить великана Голиафа. Почему же сдалась почти без боя его маленькая гордая страна? Но что заставило Дигирнеса сегодня снова вспомнить об этом?
— Вы чем-то расстроены, капитан?
— Нет, всё хорошо. Всё идёт хорошо. Слишком хорошо, чтобы это продолжалось долго… Налить вам ещё?
— Только немного. Я ещё не спускался в трюм.
Дигирнес посмотрел на меня поверх стакана.
— Вы думаете, кому-нибудь ещё нужны эти станки?
— Полагаю, да.
Дигирнес налил себе чистого джина.
— Я слушал сегодня сводку, — сказал он. — Бои идут уже у Волги.
Было очень трудно услышать это, но я сдержался и как можно спокойней сказал:
— Дальше они не пройдут.
— Вы уверены?
— Да. У Волги сейчас стоит вся Россия.
— У вас гигантская страна, но не всё, мой друг, решается размером, — вздохнул Дигирнес. Он продолжал думать о своем. — Нас, норвежцев, всего три миллиона, но если у вас был Пётр Великий, то у нас король Сверре. У вас Достоевский и Толстой, а у нас Бьёрнсон и Ибсен.
Дигирнес вдруг притих и, допив стакан, буркнул:
— Это честный морской счёт. Книги Гамсуна я ещё год назад выбросил за борт.
Он взял бутылку и потянулся к моему стакану. Я накрыл его ладонью.
— Нет, мне хватит… Видите ли, капитан, у нас нет не только Гамсуна, но и Квислинга.
Это было жестоко по отношению к старику, но он слишком раскис сегодня.
У него в Тромсё осталась семья, он не видел её уже больше двух лет. Дигирнес опять налил себе.
— Кретины с протухшим жиром вместо мозгов! — вдруг воскликнул он. — Обжирались копчёной селёдкой и думали, что нас оставят в покое в наших фиордах… Офицеры генерального штаба смотрели фильм в германском посольстве, когда над побережьем уже летели самолёты Геринга. Командующий вторжением прибывает в Осло накануне с дипломатическим паспортом, как на курорт, и во время уличных боёв звонит по междугородному телефону в Гамбург своему начальнику! Чёрт побери! Троянский конь в стране викингов! Нас предали! Будь трижды прокляты сытость и беспечность!
Дигирнес залпом допил стакан. Таким он мне нравился больше.
— Запомните, мистер Колчин: всё сосчитано, взвешено, разделено! Валтасаров пир справляют там сейчас. Огненные слова — мене, текел, фарес — уже горят на скалах, и гибель победителей будет страшнее смерти нечестивого вавилонянина!
Переплёт старинной библии жалобно пискнул под ударом кулака.
В иллюминатор заглянуло солнце. Я посмотрел на часы. Было без двадцати двенадцать. Я поднялся.
— Куда вы? — спросил Дигирнес.
— Вышло солнце, Иенсен сейчас будет брать широту. Дигирнес улыбнулся.
— Я всё забываю, что вам только двадцать пять лет.
Я стоял на мостике с секстантом в руках и старался поймать отражение солнечного луча. Мне была немного знакома авиационная навигация — во время лётной практики в институте я работал дублёром штурмана и теперь пользовался каждым случаем, чтобы постичь премудрость кораблевождения. Молчаливый Иенсен уже доверял мне самостоятельно определяться по солнцу.
Мне почти удалось совместить солнечный луч с точкой горизонта, как вдруг горизонт сдвинулся с места. Это было невероятно. Я снова навёл прибор. Намеченная точка оторвалась от горизонта. Она приближалась к нам. Я опустил секстант и взял бинокль. С юга к нашему каравану, спутав осень с весной, стремительно приближался чёткий клин журавлиной стаи.
И в тот же миг завыли сирены судов. Послышалась команда Иенсена. На «Олафе» забил колокол громкого боя.
Я бросился на корму — там, у пожарной помпы, было моё место по боевой тревоге. На палубе со мной столкнулся спешивший на мостик Дигирнес. Кажется, он даже не заметил меня.
Бой длился всего несколько минут. Он окончился раньше, чем я успел добраться до своей помпы. «Юнкерсов» встретил огонь всех зенитных стволов кораблей конвоя. Клин раскололся пополам и исчез из виду. Через несколько мгновений «юн-керсы» появились с востока. Конвой не успел закончить перестроение. Несколько машин прорвалось к транспортам. На «Олафе» забили пулемёты.
Со второго захода пикировщик положил бомбу у нас за кормой. Меня бросило на палубу. Кто-то страшно закричал рядом.
Когда я поднялся, столб воды от взрыва ещё не успел опасть, но бой уже заканчивался. Рядом с нами кормой в воду уходил эсминец. У него заливало трубы, а с бака ещё бил трассирующими спаренный зенитный пулемёт. С тяжёлым воем падал в воду пикировщик, «юнкерсы» вразброд тянулись к югу. Два транспорта горели.
