Белая ворона. Повесть моей матери - [37]

Это сыграло большую роль в его жизни. Он категорически отказался служить в армии, обещая броситься под поезд. Причина отказа – там нет девочек. Когда он поступил в МИЭТ, не мог жить в общежитии вдвоём с очень спокойным умным мальчиком в одной комнате и сбежал на дорогую частную квартиру в другом районе Москвы, что было неудобно и отнимало много времени на поездки в институт. Он не переваривал всех мальчиков подряд, даже неагрессивных, интересных и умных.

Вова ходил в детский сад с четырёх с половиной лет только на три часа и, хотя и не любил его, но не протестовал, как я в своё время, а покорно, понурив голову, тащил туда ноги, как каторжник на каторгу. Там не было ничего хорошего, никто им больше не восхищался, никому он был не интересен. Он ничего не умел делать. Когда дети собирались на прогулку, он сидел и ждал, когда его оденут. Я видела однажды, когда ему было уже лет семь, как его, крупного, большого, обувала крошечная девочка, а он сидел, развалившись, как барин. Няня так и говорила: "Ты наш барин". Дети лепили, рисовали, делали аппликации. Я приходила, интересовалась их работами, но на листе Вовы Фомина всегда было пусто. Один раз я увидела только одну линию, проведённую сверху вниз – наверное, дети ему помогли. Воспитательница жаловалась, что Володя на все замечания только смеётся и ничего не делает. Он даже не понимал, для чего он должен делать то, что ему не хочется? Почему он должен делать то, что делают все?

Няня часто гордилась тем, что он какой-то особенный, не такой, как все, и это очень хорошо – быть не таким, как все, так как все вокруг были плохие, а вот он – лучше всех. Следовательно, и подражать, и учиться чему-либо у окружающих не надо, и нужно оставаться таким, каким ты родился. Следовательно, искусственно была остановлена точка роста и развития личности. Я видела, что ребёнок не такой, как все, и отличается от детей не только в лучшую, но и в худшую сторону. Я высказывала свои опасения Марии Васильевне, делая ей замечания по воспитанию, но разве можно было ей сказать хоть одно слово против? Нельзя! Невозможно! Никому и никогда. И вот почему. Расскажу подробно о том, что это была за личность.

Мария Васильевна была калекой с детства, и физический изъян привёл и к искривлению характера. Во-первых, она была в большой крестьянской семье младшим ребёнком, и поэтому ей уделялось больше внимания, чем сёстрам. Не она заботилась о них, а они заботились о ней. Во-вторых, её буквально носили на руках после девяти операций по поводу травмы костей таза и ноги. Она часто лежала в больнице и общалась чаще со взрослыми больными и медперсоналом, чем с детьми. В школу она ходить не смогла, так как над ней смеялись дети, дразнили, указывая на хромоту, по пути в школу мальчишки толкали её в снег, а убежать она не могла. Она осталась неграмотной, из арифметических действий знала только сложение и вычитание, знала буквы, но читать по слогам не могла. Она долго перебирала буквы, пока не получалось какое-то слово. Таким образом, она читала только одну книгу – Библию, и то, наверное, только потому, что знала наизусть то, что читала. Она могла написать печатными буквами несколько слов.

В семье все очень жалели несчастного, убогого ребёнка и компенсировали её несчастье повышенным вниманием к ней. И так она стала центром внимания всей семьи, и весь мир завертелся вокруг неё. А если вдруг внимание взрослых ослабевало (у всех было много дел по хозяйству), она, имея развитый ум, быстро нашла способ привлечения внимания к себе. Она видела, как в больнице умирали люди, слышала, что девять операций под наркозом могли повредить её сердце, и, понимая, что её очень жалеют, когда ей не доставало внимания, падала на пол, не шевелилась, изображая мёртвого человека. К ней подбегали взрослые, суетились возле неё, брали на руки, утешали, то есть своим поведением подтверждали, что она действительно тяжело больна, и этим убедили её. Она поверила в свою болезнь, которая стала для неё желанной, и у неё развилась истерия. Припадки стали возникать всё чаще, когда ей что-то требовалось, и она была чем-то недовольна. Взрослые заметили, что приступы возникают только тогда, когда ребёнок чем-то расстроен, и старались ничем не расстраивать, потакая всем её капризам. Все боялись, что она умрёт, ведь она перенесла девять операций под наркозом, очевидно, у неё больное сердце, и во время приступа она может умереть. Так уже с раннего детства она подчинила себе взрослых и управляла ими.

Мария Васильевна была талантливым человеком, быстро научилась шить, вышивать. Будучи взрослой девушкой,она была лишена возможности ходить на гулянье, работать в поле, ухаживать за скотиной. Поэтому она вся отдалась своему мастерству и достигла невероятных успехов. Стоило ей увидеть какой-то новый фасон у приезжих из города – она тут же перенимала его. Равных ей не было, она обшивала 40 деревень. Она была исключительно трудолюбива, в войну работала сутками и спала урывками, сидя за машиной. Она не стала обузой для семьи, как предполагали, но наоборот была опорой и главной её кормилицей. И она возгордилась, стала командовать даже своей матерью. Ещё будучи ребёнком, она вмешивалась во все семейные дела, распоряжалась, кому с кем гулять, кому за кого замуж выходить. Ей нельзя было ни слова сказать поперёк. Она не только падала в мнимый обморок, но стала угрожать, что ославит всю семью, и периодически бегала то топиться в реке, то давиться во дворе. Её уговаривали и уступали. В детстве я очень переживала и боялась: вдруг она и на самом деле утонет, и я жалела её. Однажды её мать Анна Михайловна, поняв, что это просто шантаж с целью подчинения своей воле, подала ей верёвку: "На, давись, больше не могу". После этого она перестала угрожать, что удавится или утопится. Она придумала другое. Она орала на всю деревню, что её, убогую, обижают, что она столько добра всем сделала, а её не ценят. При этом она драла на себе волосы, била себя по голове и заливалась слезами в три ручья.