Белая Русь - [129]

Думному дьяку государь приказал наградить Поклонского, Шелковского и Вартынского саблями, выдать им по рублю денег. Кроме того, Поклонскому был дан чин полковника и разрешено собирать полк из шляхтичей, ремесленного люда и черни.

Перед отъездом из Москвы думный дьяк Алмаз Иванов имел беседу с Поклонским. Дьяк высказал пожелание, чтоб Поклонский по возможности быстрее прибыл под Могилев и взял город. Вслед за Поклонским под Могилев пойдет отряд под началом воеводы Воейкова. И, если будет в том надобность, поможет брать город.

Из Москвы скакали к Могилеву по Калужской дороге. Потом повернули на Рославль. Сидел в седле Алексашка и чувствовал себя счастливым: думал ли когда-нибудь, что побывает в столице русского государства! Билось учащенно сердце, когда стоял на площади перед Василием Блаженным, когда ходил у стен Китай-города, когда смотрел на стрелецкие полки, уходящие к Смоленску. Сильнее браги кружил голову перезвон колоколов московских церквей.

А еще был счастлив, что свела его судьба с паном Поклонским, отважным воином. У стрельцов Поклонский раздобыл саблю Алексашке. Пусть не государев подарок, а московская.

К Алексашке Поклонский относился учтиво. Может быть, потому, что увидел в мужике смекалку. Поклонский обещал Алексашке, что сделает его сотником. Когда Поклонский говорил это, Алексашка видел, как дрогнули и скривились в презрительной усмешке губы пана Вартынского.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Местечко Чаусы — большое: около двухсот дворов. Лежит оно на перекрестке людных шляхов. Из него можно попасть в Оршу, Могилев, Быхов и, само собой, в Московское государство. Вокруг Чаус деревень гуще, чем в других местах. И это потому, что земли здесь угожие, хлеб родит хорошо. Есть в Чаусах церковь, корчма и при ней постоялый двор с парой лошадей. Приезжие лошадей не просят, а в корчму заглядывают, чтоб выпить кварту браги, заказать пирожки или вареной говядины.

Когда Поклонский прискакал в Чаусы, осмотрел местечко. Оно понравилось. Сказал спутникам:

— Здесь будем собирать полк, — и Алексашке: — А ты набирай сотню.

Алексашка не представлял себя сотником, но с этой мыслью сжился быстро. Обязанности свои он знал — насмотрелся у черкасов. Лишь одного не мог представить: как будет командовать сотней, которой нет и неизвестно, какая она будет. Сотне нужны кони, сабли да пики. Где все это брать? А пан Поклонский про оружие ничего не говорит.

В корчме подкрепились мясом, запили брагой. Полковник приказал собрать люд к небольшой площади у корчмы. Здесь были коновязь и колодец. Здесь собирались базары. Алексашка быстро объехал хаты. Бородатые мужики шли, почесывая бороды и поглядывая на приезжих, с осторожностью. Собрались не только мужики, но и бабы с детишками. Сбились в кучу возле коновязи и ждут. Поклонский сел в седло и орлиным глазом окинул толпу.

— Слушайте, мужики и бабы, о чем буду речь вести! — Поклонский подкрутил усы. — Царь наш, православный государь, объявил войну Речи Посполитой. Войско русское стоит под Смоленском, идет к Витебску и Полоцку, чтоб из неволи униатской освободить чернь. Города литовские сдаются на имя царское, открывают ворота и хлебом-солью встречают московских стрельцов.

Мужики слушали, раскрыв рты от удивления, бабы охали и крестились. Поклонский продолжал:

— В Могилеве заперлись вороги наши, город московским стрельцам сдавать не желают, надеются на приход Радзивилла… Неделю назад в Москве милостиво принял меня царь наш государь Алексей Михайлович, долгие лета ему, и приказал мне, подданному его, полковнику белорусцев, собирать в Чаусах полк и вести его на Могилев… Зову вас, мужики, берите сабли, у кого есть, а у кого нет — топоры и вилы… Седлайте коней и вместе пойдем на ворогов отечества, душителей веры нашей и свободы!..

И вдруг словно улей загудела, заколыхалась толпа. Алексашка смотрел на мужиков и видел, что многое хотели бы спросить у Поклонского, но не решались. С болью Алексашка подумал, как пригодились бы те сабли, что остались в Дисне.

Два дня Поклонский сидел в хате постоялого двора, ждал. Ни один мужик не пришел. Поклонский покликал Алексашку. Сидел, насупившись, грыз ногти.

— Видишь, сотник, не идут… Почему не идут?

— Придут, пан полковник, — ответил Алексашка. — Мужик должен подумать. Сразу на такое решиться не всякий может.

— Наверно, ты правду говоришь. Подождем…

На третий день у коновязи остановилось пять верховых мужиков. Один был с саблей. Алексашка, выскочив из корчмы, подошел к ним. У четырех разглядел топоры.

— Куда собрались? — спросил того, который с саблей.

— В войско.

— Слава богу! — прошептал Алексашка. — Звать тебя как?

— Степкой нарекли.

— Сабля у тебя откуда? — заинтересовался Алексашка. — Э-э, милый, и седло у тебя казацкое! Где же ты раздобыл все?

Степка замялся.

— Под Быховом.

— У казаков был? — допытывался Алексашка.

— Был.

— И сбежал?

— Нет. — Степка растянул ворот рубахи. От шеи к плечу тянулась розовая полоса. Кожа на ней сошлась рубцами. — Видишь, как хватануло. Долго хворал, но выдюжил.

Алексашка слыхал, что Быхов обложен войском казацкого наказного гетмана Золотаренко. И вот уже сколько времени стоит под стенами, а взять не может. Ляхи отбиваются пушками. Алексашка не стал больше расспрашивать Степку. Судьба его схожа с судьбой других белорусцев. Побитые, покалеченные отлеживались по хатам, а когда становились на ноги, снова седлали коней и брали в руки сабли. Алексашку обрадовали первые пришельцы. На радостях вбежал в хату к Поклонскому. Паны сидели за столом и тянули из кубков вино.