Белая птица - [36]

Костин, сидя вполоборота, внимательно следил за ней.

«Маловат рост, — думал он. — Вылезет ли еще?»

Анна ворочалась, возилась в колючем свистящем вихре от мотора. Грохота его она не слышала. Что там такое зацепилось? Как бы не порвать ответственных деталей… И не сорваться бы внезапно с борта без команды! Костин видит. А вдруг ему вздумается взять да и пойти на посадку…

Анна барахталась, барахталась и все же вытащила себя из кабины. Сползла по фанерному боку самолета на плоскость, ухватилась за ближний подкос, оттолкнулась от фюзеляжа и остановилась на краю крыла, каблуками у самого обреза, ожидая. Есть такое дело! Мы на старте…

Но Костин молчал. Мотор работал на сбавленном газу, а Костин ждал чего-то. И оттого, что он медлил, стоять на крыле становилось холодно и страшно. Анна взглянула вниз, под крыло, и ее слегка затошнило. Под крылом было пусто и земли сейчас не видно.

— Пошел! — крикнул Костин.

Ветер сорвал и унес его крик. Анна вздрогнула от неожиданности. Подумала она в тот миг как раз то, что должна была подумать: после команды нельзя медлить ни секунды. Иначе все насмарку. Костин велит вернуться в кабину. Анна глотнула полным ртом холодного ветра и боком влево шагнула с крыла, под самолет.

И сразу прыгнуло к горлу сердце и перестало биться, сжатое ужасом падения. Анна летела головой и ногами вниз, а хвостовым оперением кверху… Длилось это немыслимо долго, секунду или две. Ровно столько, сколько следовало. Анна дернула кольцо.

С силой ударило под мышки. Над головой хлопнуло полотно, вылепилось в ребристую сияющую полусферу, и Анна повисла на стропах, как птица, как много раз висела во сне, бесконечно высоко над землей.

Парашют медленно, надежно опускал ее. Что же… и это все? Ради этого она столько мучилась, об этом мечтала?

Лямки давили ей грудь. Анна попыталась усесться на подвесной системе, но не смогла. Лямки схватили ее мертвой хваткой. «Ну конечно, — подумала она капризно, как прима-балерина на внеочередной репетиции, — перестарались!» Прилаживали парашюты к ее маленькой фигуре и перетянули подвесную систему, запеленали… Сапожники!

Анна осторожно пробовала потянуть за несколько строп разом, глядя вверх на купол. Так делают парашютисты, чтобы изменить направление падения. Купол заметно сократился, падение ускорилось, и ее понесло в сторону. Она бросила стропы. Купол снова наполнился, падение стало вертикальным.

Вдруг она вспомнила про Костина и огляделась. Неподалеку от нее кругами снижался его самолет. Она обрадовалась, махнула ему не то рукой, не то ногой. Костин из кабины свирепо грозил ей кулаком, беззвучно открывая рот. Она поняла — это за то, что она посмела играть стропами. Затем он засмеялся, — конечно, над ее положением в подвеске. Она отвернулась, уязвленная.

Но тут же она расхохоталась. Облако пара окутало ее лицо и улетело вверх. Ей пришло на ум, что она прыгнула без валенок.

Она откашлялась, сложила руки, как на эстраде, и запела:

— Куда… куда… куда вы про-валились…

И закричала:

— Вахтер! Где ты, вахтер! Я тебя безумно обожаю. Я тебя произведу в брандмейстеры! — И пела, что хотела, до самой земли.

На земле ей опять напортила подвесная система. Анна мягко повалилась на бок. Но парашют протащил ее несколько шагов по снегу, не давая встать на ноги и упереться. Она не могла с ним справиться и быстро погасить купол.

Ее схватили, подняли, стали освобождать от лямок.

Подошел комиссар.

— Поздравляю вас, — сказал он командным голосом. — Вы открыли своим прыжком зимний парашютный сезон новичков.

Анна вытянулась перед ним, ликующая, забыв, какой на ней мешок-комбинезон. Комиссар крепко пожал ей руку, но добавил негромко:

— Приземление неудачно.

Боже мой… Приземление! Неужели это нельзя поправить?

— Товарищ комиссар, разрешите повторить…

— Что повторить? — спросил он, уже отходя.

— Первый прыжок…

Комиссар, смеясь, замахал руками.

Осмотревшись, Анна увидела девушек в комбинезонах с двумя парашютами. Они дожидались, когда она их заметит. Они смотрели на нее, как на диковину, не смея к ней прикоснуться. Она кинулась их тормошить.

И тогда-то она почувствовала ясно, что случилось. Это был ее первый, но не последний прыжок. Она будет прыгать — и с затяжкой, и с маневрированием стропами. И это про нее будет песня: «Если завтра война, если завтра в поход…»

Подошел Костин.

— Ну, крикунья… Аня, дорогая… С полем. — И он обнял ее.

Георгия Карачаева ни на поле, ни у ангаров не было.

12

В один день парашютистки стали любимицами на заводе, и длился тот день без конца. Их водили по цехам и сменам и показывали как людей оборонного значения. Перед сборочным, на Доске почета, была вывешена саженная «молния». Ребята из ЦКБ называли их, как на киноафише: «Десять девушек и одна Карачаева!» Анна отчитывалась в парткоме, писала в многотиражку, выступала по заводскому радио и на встрече с делегатами Семнадцатого съезда партии, который утвердил вторую пятилетку…

Затем и Анна, и делегаты, и главный, и Алкснис, командарм второго ранга, новый начальник ВВС, все, кто был в президиуме, взяли ломы и лопаты, пошли на заводской пустырь: его расчищали под новую стройплощадку.