Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену - [5]

И вот наступило время родов. 22 декабря 1941 года. Мы с мамой жили в маленькой комнатке, а офицеры спали в большой горнице. При родах рядом с мамой никого, кто бы мог ей помочь, не было. Я крепко спала в кровати и проснулась от того, что мне под бок что-то положили. Открыв глаза, я увидела маму, она приложила палец к губам и тихо сказала: «Это твой братик, его зовут Эдик». Видимо, она вспомнила совет той старушки, которая присутствовала в 1940 году на похоронах другого сына с именем Эдуард. И самое удивительное, что сын, родившийся в самое тяжёлое время, познавший все ужасы войны, выжил и жив до сих пор. Мама, рожала одна, без какой-либо помощи, ей даже пришлось перегрызть пуповину зубами, но ни разу не крикнула.

Именно в таких экстремальных условиях познаётся суть человека. Мою маму до войны все наши знакомые считали изнеженной, слабой женщиной: она боялась мышей, насекомых, не переносила боль. Но когда наступили тяжёлые времена, именно эта изнеженная женщина проявила недюжинную силу воли, мужественно переносила все невзгоды военных лет. Именно благодаря её самоотдаче, выдержке и заботе я и мой брат выжили в этой страшной войне.

Утром мама, как ни в чём не бывало, вышла из комнаты и пошла готовить еду офицерам. Мама надеялась, что немцы не заметят появления ребёнка, так как на другой день они должны были отправиться на фронт. Она оставила меня в кровати с братиком, прикрыла тёплым одеялом и плотно закрыла за собой дверь. Но ребёнок громко заплакал. Один из офицеров услышал плач, открыл дверь в комнату. Увидев ребёнка, воскликнул: «О, kinder! (О, ребёнок)» — и пошёл на кухню. Я испугалась, вдруг он заберёт братика, и накрыла его с головой одеялом. А немец подошёл к маме, сказал: «Antoniya (имя мамы было Антонина)! Nicht arbeiten! Schlafen! Schlafen! (не нужно работать, ложись, ложись!)» — и отправил её в нашу комнату. Через несколько минут он вернулся, положил на стол продуктовый паёк и тихо вышел.

Обычно за столом немцы всегда шумели: весело хохотали, громко икали и пукали, стучали посудой. На этот раз они накрывали стол сами, не шумели и вскоре ушли. Наступила тишина. Мама осторожно вышла, никого не было. Целый день она нервничала, страшась за судьбу ребёнка. Она не верила доброте немцев: почему они дали продукты, что задумали? Бежать мы не могли, кругом немецкие солдаты. Кроме того, наш дом охранялся, так как в нём жили офицеры.

Наконец поздно вечером офицеры вернулись. Старший из них сказал: «Антония, мы завтра уезжаем на фронт и не знаем, когда вернёмся и останемся ли живыми. Русские здорово защищаются. Береги ребёнка, никому не показывай. Не все немцы звери, но мы военнообязанные и должны служить своей Родине и подчиняться приказам. Прощай!». Он положил большой пакет на стол и вышел. Мама ничего не ответила. Она сидела, как изваяние, крепко прижав ребёнка к груди.

Ночь прошла спокойно. Рано утром мы услышали шум, лязг оружия, топот ног, громкую немецкую речь. Мама не выходила, лежала в кровати, прикрыв нас с братом одеялом. Вдруг дверь в нашу комнату открылась, вошёл старший офицер и сказал: «Мы уходим, прощай! Бог с тобой!» Хлопнули двери. Всё затихло. Мы ещё некоторое время выжидали, потом мама осторожно вышла: в доме никого не было. Она выглянула в окно. Мимо нашего дома по улице двигались на восток немецкие танки.

Мы остались одни. Мама закрыла двери на засов, захлопнула ставни и кинулась в нашу комнатку. Она наконец взяла своего ребёнка на руки, прижала его к груди, поцеловала, потом развернула пелёнки, осмотрела. Увидев, что пупок слегка воспалился, обмыла его кипячёной водой и присыпала какой-то травкой. Я с удивлением смотрела на мать и не узнавала её: каким нежным взглядом смотрит она на ребёнка! Я, пятилетняя девочка, вдруг поняла, какая моя мама красивая! Она сняла с головы платок, за которым пряталась от взглядов немецких солдат. Тёмно-каштановые волосы рассыпались по плечам, зелёные глаза светились любовью и лаской.

С этого дня к нам никого не вселяли.

В Брянске остался гарнизон для охраны города от нападения партизан и наведения порядка, немецкого порядка, которому должно подчиняться всё население города. Был введён комендантский час, постоянная проверка документов, не разрешали собираться группами, каждый новорожденный ребёнок должен быть зарегистрирован в городской управе. За непослушание расстрел. Расстреливали часто. На расстрелы сгоняли толпы людей, чтобы наглядно показать, что их ждёт в случае нарушения порядка. «Ordnung, noch ordnung!» (порядок, ещё раз порядок!) — постоянно слышали мы. Я до сих пор вздрагиваю, когда слышу эту фразу.

Мама вынуждена была пойти в управу, чтобы зарегистрировать своего ребёнка. В одной из комнат управы находилась девушка, которая вела регистрацию. Ребёнок родился 22 декабря 1941 года, но мама попросила девушку записать время рождения 10 января 1942 года. «Зачем вам это?» — спросила девушка. «Для того чтобы в армию его на год позднее призвали». Девушка беспечно махнула рукой: «Да что вы, через 20 лет никакой войны на земле не будет!». Представляете, война в разгаре, оккупация, а в людях всё-таки живёт надежда: придёт время, когда не будет никаких войн! Мама, уверовав в светлое будущее, согласно кивнула головой, и девушка выдала свидетельство о рождении с датой 22 декабря 1941 года и печатью Брянской управы.