Белая леди - [14]

— К черту его и его соглашение. — Мария осушила стакан. — Давайте пройдем в дом, — предложила она. — Здесь становится прохладно.

Она поставила стакан на столик между шезлонгами и снова встала со всей балетной грацией. Мэттью последовал за ней через раздвижные двери, которые вели в дом. Они вели в гостиную, которая была выдержана в холодных белых и голубых тонах; отличная картина Сида Соломона висела на белой стене над камином, разбросанные повсюду цветные подушки смягчали белый плиточный пол, огромная скульптура Джона Шамберлена стояла против стены, окна на которой выходили на залив. Солнце уже опустилось довольно низко над горизонтом. Скульптура была едва видна.

— Я все еще мокрая, я сейчас вернусь. Приготовьте себе напиток сами, бар здесь.

Он не стал готовить себе выпивку. Он сидел в прохладной безмятежно красивой гостиной и следил, как солнце опускается все ниже и уходит в воду. Небо приобретало краски и формы с картины Соломона, хотя на той картине, которая висела над камином, краски были кобальтово-синие и ярко-зеленые. Небо быстро менялось, яркие красные и оранжевые краски, которые были на нем только что, стали красновато-фиолетовыми, затем сиреневыми. На горизонте осталась только узенькая цветная полоска. Гостиная погрузилась в темноту.

Позади него зажегся свет.

Он повернулся.

Мария купалась в красках заката, цвет ее волос отражался в многочисленных нитях шелкового кафтана, который она надела. Красные с золотом сандалии на высоких(?) каблуках добавляли еще несколько сантиметров к ее достаточно внушительному росту. Бросив взгляд в сторону моря, она пробормотала:

— Красиво, не так ли? — Затем она быстро подошла к стенному бару и приготовила себе еще джин с тоником. Она выжала кусочек лимона в стакан, бросила его туда же, подняла стакан и спросила: — Уверены?

— Конечно, — ответил он.

— Ну, все равно, ваше здоровье, — пожав плечами, она отпила глоток. — Очень хорошо. Вы много теряете. — Она подошла к нему и уселась рядом. — Что вы думаете о сделке?

— Я думаю, что она заслуживает внимания. Если я смогу получить землю по цене, которую он предлагает.

— Вы думаете, ему это удастся?

— Я еще не знаю. Я еще ни с кем не разговаривал, но не думаю, что вы поступите правильно, если я верно понял вас.

— Я ненавижу этого сукина сына, понимаете?

— Понимаю. А почему?

— Я любила цирк, он был моей жизнью, когда я росла, и я любила Макса, но не выносила Джорджа. Вы знаете, что моя мать работала в цирке, она была очень известна, даже знаменита. Ей предлагали перейти в Ринглинг, Ветти, Варгас, все они пытались заполучить ее. Но она выбрала Джорджа и Макса и оставалась с ними. Наконец, она выкупила половину у Макса, когда он узнал, что у него рак. В то время мне было двенадцать-тринадцать лет. Моя мать продолжала работать в цирке, после того как выкупила долю Макса, но одновременно она стала и настоящей деловой женщиной. Владеть половиной «Стедман энд Роджер»! Это не какой-то дешевый маленький грязный цирк. Он был не очень большим, но очень ценился. Мои ранние воспоминания заключались в том, что мы постоянно выезжали, двигались, размещались на месте, затем сворачивались, снова ехали… Кассиры выполняли всю предварительную работу задолго до того, как мы выезжали первого апреля. Их было четверо, и они днем и ночью висели на телефонах, разговаривая с потенциальными спонсорами, которые получали десять, двадцать, иногда сорок процентов за подготовку площадок и получение необходимых разрешений, основные участки и лицензии. Джордж определял все маршруты, иногда даже в тайне от Макса. Существует очень много «грязных» групп, готовых воспользоваться бумагами, которые вы высылаете, клоунами и слонами, которых вы посылаете вперед, украсть всю вашу рекламу; выступать, прикрываясь вашим именем, даже на площадке перед супермаркетом, и увести всех ваших зрителей. Маршруты менялись из года в год, но во Флориде мы начинали здесь, в Калузе, затем ехали в Саратогу, Наплз, Брэдентон, Сент Пит и Тампа по пути на север. Затем мы ехали через Каролину и Вирджинию, поворачивали на запад через Кентукки и Миссури, затем снова на юг, через Теннесси, Алабаму, Джорджию, а затем домой в октябре-ноябре, в зависимости от расписания. Мы старались сделать так, чтобы переезды не превышали сотню миль, двигаясь ночью или очень ранним утром, в четыре, четыре тридцать утра, когда дороги были еще пусты. Двадцать пять процентов билетов продавалось заранее, еще до того, как мы приезжали в данный город. Мы рассчитывали на рекламу для распродажи остальных.

«Пейпер» — так цирковые работники называют афиши, которые расклеиваются на специальных основах — все виды объявлений, афиш, цирковых афиш. Расклейщик афиш это человек, который клеит афиши по всему городу задолго до того, как туда приезжает цирк. Он едет туда со своей группой, иногда за неделю, иногда за десять дней до того, как начинаются цирковые представления. Сотрудники, работающие круглые сутки, это те, которые определяют дорогу для траков. Когда представление все еще проходит в городе, он на двадцать четыре часа раньше других покидает город, прокладывая дорогу остальным. Он знает, где будет следующая остановка, он прикрепляет стрелки к телефонным или фонарным столбам, чтобы водители траков знали, куда им сворачивать. Я вспоминаю, как иногда в одном городе выступали два цирка, хотя все стараются этого избежать. Когда же такое случается, то используются стрелки различных цветов для других цирков, показывая тракам путь. Иногда по ошибке вы оказываетесь на площадке другого цирка и должны снова ехать. Ваш сотрудник размещает площадку, обозначая, где будет находиться зверинец. В цирке «Стедман энд Роджер» он все еще большой, маленькие цирки не могут себе этого позволить. Он заказывает сено слонам и лед для моржей, он будет на месте, когда вы приедете, и скажет вам, где припарковать ваш трак или трейлер. Моя мать была звездой, поэтому мы всегда останавливались в самом начале площадки, рядом с трейлерами Макса и Джорджа. Я всегда любила цирк. Вся эта суматоха, бравада, шум и волнение — я действительно все это любила. Даже после того, что случилось с моей матерью, я продолжала его любить. Вы знаете, я могла бы продать свою долю, свои пятьдесят процентов, которые она мне завещала. Но я не сделаю этого из-за любви к ней. И потому, что сама люблю цирк.