Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [31]

Арест, следствие, бессонные ночи, изнуряющие допросы. Ее не били. Но тянули жилы, словно задались целью вытянуть их все без остатка, и это было жутко. От нее добивались, чтобы она подписала протокол, в котором следователь повествовал, что именно в их квартире собирались коллеги мужа-военные и обсуждали заговор против вождя товарища Сталина.

— Нет, нет, этого никогда не было. Я не могу его подписать — категорически отказывалась она.

— Ты же не любишь своего мужа — кричал следователь ей в лицо.

— Откуда вы это взяли?

— Он тебя изнасиловал и практически вынудил расписаться с ним, ведь он намного старше тебя. Так или нет?

— Я ничего не знаю, о чем вы говорите.

— Что ты не знаешь? Что твой муж враг народа? Что он стоял во главе группы офицеров? А то, что тебя расстреляют, ты знаешь?

Она плакала в ответ. Допросы шли каждую ночь, подолгу, до утра. А днем она отсыпалась и, просыпаясь к вечеру, с тревогой ожидала вызова.

Лишь единственный раз следователь, вышедший из себя и потерявший контроль, ударил ее по лицу крупной, пахнувшей табаком ладонью. Зоя почувствовала себя крохотной, беззащитной девочкой, сидевшей перед взрослым разьяренным мужчиной, и ей хотелось превратиться в тоненькую струйку, чтобы затечь в щель, спрятаться от него.

— Ты комсомолка, какая же ты комсомолка, если сама запрыгнула в постель к мужчине, который старше тебя на семнадцать лет? Чтобы воспользоваться всеми благами жизни?

— Неправда — слабо отбивалась она.

— Что неправда, что? — кричал следователь, зверея.

— Ты не любишь вождя товарища Сталина?

— Я люблю его.

— Это ложь! Наглая ложь! Если бы ты любила вождя товарища Сталина, который ночами не спит в заботах о народе и о тебе тоже, ты бы все рассказала мне.

— Что я должна рассказать?

— Рассказывай, как они хотели совершить переворот?

— Может быть, они собирались после моего отьезда из квартиры мужа? — вопрошала она наивно следователя, но его не устраивала эта версия, ему нужен был заговор и он настойчиво продолжал подводить ее к даче показаний.

— Я ушла от него, потому что мы уже не жили с ним как муж и жена — твердила Зоя.

— Ты получишь срок 10 лет в лучшем случае, это если ты мне все чистосердечно расскажешь. Если же будешь продолжать молчать, тебя расстреляют.

Зоя падала на пол без чувств. Когда она приходила в себя, кабинет плыл в ее глазах, и происходящее ей казалось приснившимся, но чьи-то руки уже тащили ее к стулу, усаживая.

В камере не было окна, нельзя было понять время суток на дворе. Одинокая лампочка скупо светила, отбрасывая на стены кривые, зловещие тени. Ни передач, ни единой весточки от родных, не знавших о случившемся, считавших, что у нее все хорошо, боявшихся лишний раз беспокоить ее расспросами — как никак, их дочь была женой генерала, и наверное ей нельзя лишний раз болтать по телефону, ведь существует понятие военная тайна. Так думали ее родители, и она была благодарна Богу за это. Бог для нее возник в трудные минуты ее жизни и она, будучи комсомолкой, не уверенная в его сущности, научилась хитрить с собой, призывая его в такие моменты.

После того как она рассталась с мужем, который, как ей сообщила «доброжелетельница» — прежняя пассия генерала, развел в своем штабе целый гарем из радисток и телефонисток, Зоя около года не могла прийти в себя, искала выход и не находила его. Она не любила его. Ее замужество, произошедшее волей случая, о котором ей никогда не хотелось вспоминать, не принесло ей счастья, но молодой провинциальной женщине льстило, что он большая шишка. Они жили в столице, в просторной квартире на Земляном валу, муж редко появлялся дома, и она целиком была предоставлена самой себе. Все свое время она отдавала учебе в аспирантуре, чтобы у нее не оставалось ни единой минуточки времени для раздумий над несуразно складывающейся жизнью.

В институте штудировавшая историю партии, научный коммунизм, капитал Маркса, теперь она полностью сосредоточилась на предметах специализации: геологии, геодезии, маркшейдерском деле.

Муж приезжал все реже и реже. При встречах им не о чем было говорить и их обоих тяготило время проведенное вместе. Ночью она уходила спать в другую комнату, а он даже не делал попыток к примирению. Вскоре после его отьезда на дальний полигон, Зоя собрала вещи и выехала к родителям в Горький. Всю дорогу в поезде, словно окаменевшая, она, не отрываясь, глядела в окно, но ни единая слезинка не выкатилась из ее глаз. Оставив позади этот неудавшийся, покореженный кусочек своей жизни, она вдруг почувствовала, что в одночасье стала взрослой, способной принимать ответственные решения.

Дома Зоя все без остатка рассказала родителям, в тот трудный вечер слова застывали в горле, в моменты, о которых было стыдно говорить, но она все преодолела. Отец, очень любивший единственную дочь, не желая больше слушать, встал и обнял ее за хрупкие плечи.

— Все пройдет доченька — сказал он.

— Да, милая, держись, не отчаивайся — поддержала отца мать, и на том закончились ее тягостные обьяснения.

Побежали денечки светлые, счастливые, она постепенно оттаяла и стала улыбаться. Радостно было просыпаться в отцовском доме, где с кухни несло свежим борщем, жареными пирожками и царило ощущение надежности.